– Может быть, он прав, – задумчиво предположил Дронго. – В
тот день у вас были посетители?
– Да, были. Все подробности записаны в журнале нашего
завхоза Евсеева. Но в этот день приезжал двоюродный брат Витицкой. Он заезжал
за ней примерно в половине одиннадцатого утра. Потом, после обеда, было еще
двое посетителей. Казимире Станиславовне привозили книги. Водитель мужа ее
внучки. И еще к Шаблинской кто-то приезжал. Не знаю, кто точно. Вам лучше
просмотреть журнал.
– Нам сказали, что Мишенин обычно принимает снотворное,
чтобы заснуть.
– Каждую ночь. А почему вы спрашиваете?
– Нам важно понять, кто в ночь вашего предыдущего дежурства
мог бодрствовать в то время, когда вы нашли умершую Боровкову.
– Многие, – немного подумав, ответил Мокрушкин, – у нас
вообще люди плохо спят по ночам. Витицкой сделали укол, наверно, она спала.
Радомиру тоже было плохо, с ним возилась Клавдия Антоновна, уколы ему делала.
Мишенин точно спал. Угрюмов не спал, он все время ходил по коридору. Ему делают
замечание, а он все равно курит. Ходит на кухню – там окно открытое есть – и
курит, как мальчик, тайком. Ему уже объясняли, что здесь вообще нельзя курить,
но он не обращает внимания. Все равно, говорит, от рака легких я не умру.
Просто не доживу. Меня уже сгубила другая крайность. У него ведь цирроз печени.
Шаблинская не спала, я видел ее в столовой, она туда за водой заходила. Вот еще
необыкновенная женщина! Несмотря на свой возраст и болезнь, даже ночью в
коридор не выйдет, если не причешется и не оденется. Они смотрели вместе с
Ярушкиной какую-то передачу. Кто еще? Казимира Станиславовна тоже не спала, я
точно знаю, видел свет в ее палате. Вот и все. У нас ведь не так много
пациентов, за всеми можно уследить. Троих врачей и санитарок вполне достаточно.
Светлана Тимофеевна требовала, чтобы по ночам дежурили даже два врача, но так
будет слишком тяжело для всех, и Федор Николаевич не разрешил. Одного врача
вполне достаточно. А если нужно, я всегда могу вызвать кого-то из дома. У
Сурена Арамовича и Людмилы Гавриловны есть свои машины. И сам Степанцев всегда
может приехать, если понадобится.
– Нам говорили, что у Боровковой был сложный характер.
– Очень сложный, – кивнул Мокрушкин, – она со всеми
конфликтовала. Но быстро отходила. Потом переживала. Сама говорила, что ее
главный враг – это ее язык. Она быстро вспыхивала и быстро успокаивалась. А вот
Тамара Рудольфовна совсем не такая. Она долго помнит обиду и никогда не
забывает своих обидчиков. Уникальная женщина. На все праздники она надевает
свою звезду. Мы потом узнали, что это камуфляжная звезда. Настоящую она
спрятала дома, а эту надевает по праздникам. У нее четыре ордена – можете себе
представить, какая это была женщина.
– Говорят, что они с Боровковой конфликтовали друг с другом?
– Еще как. Спорили до хрипоты с цитатами из классиков
марксизма-ленинизма. Буквально кричали друг на друга. Они ведь обе были членами
Ленинградского обкома партии, знали друг друга уже много лет. И встретились у
нас. Представляете, как им было неприятно встретиться именно здесь? Ведь обе
они считались очень успешными женщинами. Боровкова была всемогущей главой
многомиллионного города. Все знали, что основные решения принимает не сам
председатель Ленгорсовета, а его первый заместитель. Я слышал, что тогда даже
хотели сделать ее председателем, но где-то в Москве ее документы не прошли. К
женщинам было некое предубеждение, сделать главой города даму было сложно. Да и
первый секретарь обкома наверняка тогда возражал. Кому захочется иметь у себя
такого руководителя местной власти?
– Откуда вы все это знаете? Вы же совсем молодой человек,
практически не жили при советской власти. Вам тогда было девять или десять лет?
– Бабушка рассказывала. Она у меня в Санкт-Петербурге живет,
всю жизнь библиотекаршей проработала в райкоме партии. От нее я узнавал все эти
подробности.
– Там был кабинет политического просвещения, при котором
была библиотека, – поправил его Дронго, – так тогда назывались библиотеки в
райкомах партии.
– Может быть, – улыбнулся Мокрушкин, – я таких подробностей
уже не знаю.
– А насчет второй?
– Вторая была директором самого успешного предприятия.
Героем Социалистического Труда. В те времена, говорят, ставили памятники тем, у
кого были две звезды.
– Бюсты на родине, – поправил его Дронго, – действительно
ставили.
– Ну вот она, очевидно, считает, что мы должны относиться к
ней как к живому памятнику. А она для нас – обычный пациент, только немного
беспокойный.
– Вот тут вы не правы, Мокрушкин. К таким людям
действительно нужно относиться с особым пиететом. Даже в те годы, когда грудь
Брежнева украшали все мыслимые и немыслимые награды, Героями просто так обычные
люди не становились. Это звание, как и остальные ее ордена, нужно было
заслужить. Вот поэтому вам и нужно относиться к ней соответственно.
– Передам нашим врачам и санитаркам ваше пожелание, –
пообещал Мокрушкин, – но, в общем, все понятно. Они не очень любили друг друга.
Каждая претендовала на роль первой дамы в нашем заведении. А тут еще Шаблинская
их раздражала. Она ведь так ухаживает за собой, так следит до сих пор. И фигуру
такую сохранила. Понятно, что ей ничего нельзя есть, кишечник больной. Но она
ведь всю жизнь такой была, за собой следила, на диетах сидела, маски разные
делала. И сейчас всех заражает своим оптимизмом. Потрясающая женщина. Я все
время думаю, что наверняка сорок или пятьдесят лет назад у нее была целая куча
поклонников.
– Вы, наверно, считаете, что поклонники бывают только в
двадцать или в тридцать лет, – усмехнулся Дронго, – учитывая, что вам самому
двадцать девять. Все не так просто, господин Мокрушкин. Французы говорят, что
женщина как вино: чем старше, тем лучше. Раньше я считал это просто обычным
словесным упражнением, а с годами понимаю, что французы правы. Умная женщина
может вызвать симпатию и даже обожание и когда ей далеко за сорок, и когда за
пятьдесят. Некоторым удается потрясающе выглядеть и даже вызывать интерес
молодых мужчин, когда им за семьдесят.
– В возрасте моей бабушки, – улыбнулся Мокрушкин, – но этого
не бывает никогда.
– Актриса Софи Лорен, – напомнил Дронго, – согласитесь, что
в нее можно влюбиться даже сейчас. И еще сколько угодно примеров. Поэтому не
будьте так категоричны. Это все издержки молодости.
В этот момент дверь открылась, и в комнату вошел главный
врач. Все трое мужчин поднялись.
– Вот вы где, – пробормотал Федор Николаевич, – я так и
думал. Клавдия Антоновна сказала мне, что вы уже закончили разговор с ней. Я
вам не помешал?
– Нет, мы здесь тоже закончили. У нас к вам просьба. Можно
посмотреть журнал посещений, который хранится у завхоза?
– Только завтра утром, – ответил Степанцев, – это его
хозяйство, и мы не имеем права брать журнал без его разрешения.
