– Хорошо, – согласился Дронго, – тогда завтра утром мы снова
приедем к вам. До свидания, господин Мокрушкин.
– До свидания, – кивнул на прощание молодой врач.
– Закройте двери и все осмотрите, – распорядился Степанцев.
Они вышли в коридор и направились к лестнице.
– Что-нибудь узнали? – поинтересовался главный врач.
– Много нового и интересного, – ответил Дронго. – Самое
обидное, что уже завтра Светлана Тимофеевна будет знать, что мы ее обманули. И,
боюсь, соответственно к нам относиться. Ни Мокрушкин, ни Клавдия Антоновна не
поверили, что мы врачи из Башкирии. Поверила только ваш заместитель, которая
хотела в это верить. Она считала, что ее нарочно не предупредили, чтобы можно
было принять гостей и высказать им какие-нибудь претензии в адрес своего
заместителя.
– Она попала в собственные сети, – с удовлетворением
пробормотал Степанцев, – так ей и надо. Пусть помучается. Завтра над ней все
будут смеяться, вспоминая, как она виляла перед вами хвостом. Пусть для нее это
будет уроком.
– Я бы не стал раздражать ее столь сильно. Тем более что вы
тоже не без греха. Вы ведь опытный человек, пожилой, работали во властных
структурах области. И прекрасно понимали, что две такие женщины, как Боровкова
и Забелло, просто не уживутся вместе. Почему вы разрешили поселить их в одной
палате?
Они спустились на первый этаж, приостановились перед
выходом.
– Это было не мое решение, – сообщил Степанцев, чуть
покраснев, – так решила Светлана Тимофеевна, а я не стал возражать. В конце
концов, пусть она сама отвечает за свои ошибки и неверные решения. Нельзя быть
настолько некомпетентной в подобных вопросах. Она ведь офтальмолог, а
вторгается в сферу психиатров, онкологов, хирургов, психологов. Я не стал
возражать, когда она приняла такое идиотское решение.
– Но это решение сказалось на жизни ваших пациентов.
– Не очень сильно. Им, по-моему, доставляла удовольствие
подобная пикировка. Кровь быстрее бежала в жилах, они вспоминали молодость,
забывая даже на время о своих болячках. Если хотите, это был такой
психотерапевтический момент. Когда пациент, раздраженный каким-то внешним
фактором, даже забывает о своей болезни.
– Возможно. Но Боровкову убили.
– Пока никто не доказал, что это сделала ее соседка по
палате. К тому же зачем ей было так рисковать? Все понимали, что она могла это
сделать, значит, подозрение пало бы именно на нее. И потом, зачем так долго
ждать? Можно было набросить подушку, когда ее соседка спала с ней в одной
палате. Зачем нужно было ждать, когда мы переведем Генриетту Андреевну в
реанимацию на второй этаж?
– А вы нарочно перевели ее наверх, чтобы погасить конфликт?
– спросил Дронго.
– Отчасти да, – кивнул Степанцев. – Вот видите, какие у нас
здесь сложные отношения. Целый мир страстей и интриг в одном небольшом хосписе.
Небольшая модель земной цивилизации, если хотите. Кого здесь только нет. Но мне
важно узнать, кто из них убийца. Хотя бы для себя. Если это кто-то из наших
пациентов, то его все равно не сможет покарать рука правосудия, как говорят в
таких случаях. Ни один из наших пациентов просто не доживет до решения суда. Но
для себя я хочу знать. Чтобы сделать соответствующие выводы и исключить
подобные происшествия в будущем.
Они прошли к машине. Степанцев взглянул на сидевшего за
рулем Дмитрия. Тот весело говорил с кем-то, скорее всего с женщиной, по
мобильному телефону.
– В машине не будем говорить о делах, – попросил главный
врач, перед тем как сесть рядом с водителем. Халаты они оставили на вешалке,
надели свои плащи. Дронго и Вейдеманис разместились на заднем сиденье. Машина
выехала со двора, ворота за ней медленно закрылись. Степанцев повернулся к ним.
– Когда за вами заехать завтра?
– Утром, когда вы поедете на работу, – предложил Дронго, –
чтобы не гонять два раза машину.
– Тогда в половине девятого, – сказал главный врач. –
Сумеете подняться, или лучше прислать машину немного позже?
– Нет. Как раз в половине девятого будет хорошо. Мы хотим
завтра провести весь день в вашем хосписе. Так будет лучше и для нас.
– Хорошо, – согласился Степанцев. Больше в салоне машины не
было произнесено ни слова. Когда они подъехали к отелю и все трое вышли из
автомобиля, Федор Николаевич покачал головой.
– Врачи из Башкирии живут в таком роскошном отеле, –
иронично пробормотал он. – Похоже, наша легенда рушится на глазах.
– Она уже рухнула, просто вы об этом пока не знаете, –
негромко сказал Дронго на прощание. Степанцев озадаченно посмотрел им вслед.
Глава 10
В половине девятого утра машина уже ждала их у подъезда
отеля. Оба напарника вышли вместе. Федор Николаевич вылез из салона, поочередно
обменявшись с каждым крепким рукопожатием. Они расселись, и машина тронулась в
сторону Николаевска.
– Я думал над вашими словами, – признался Степанцев, – и мне
кажется, что вы правы. Кто-то сообщил подробности о смерти Боровковой и о моем
желании проверить ее тело в городском морге. Кто-то вчера сообщил моему
заместителю о том, что Дима поехал за вами на вокзал. Боюсь, что некоторые
сотрудники работают на моего заместителя.
Водитель согласно кивнул головой. Очевидно, эту мысль они
уже обсуждали.
– Ваш заместитель имеет влиятельного мужа, – напомнил
Дронго, – и все совсем не так просто, как вы думаете. Все отлично понимают,
насколько неприемлемо и глупо она ведет себя, но не хотят с ней связываться. К
тому же у нее обширные связи, а вам уже за пятьдесят. В любой момент ситуация
может измениться, и не в вашу пользу. А люди обязаны думать о своих семьях.
Поэтому я бы на вашем месте не стал так рьяно искать виноватых. Понятно, что
все будут на вашей стороне. Но некоторые из-за слабости, некоторые из корыстных
побуждений, а еще кто-то просто из-за нежелания конфликтовать будут уступать
вашему заместителю раз за разом, работая на обе стороны. Это не предательство,
каковым оно выглядит в ваших глазах. Это скорее здоровый прагматизм.
– Предательство всегда оправдывают высокими мотивами или
пытаются объяснить обычным прагматизмом. У людей должна быть хоть какая-то
мораль, – убежденно произнес Степанцев.
– Мы всегда будем иметь такую мораль, которая соответствует
нашим силам, – так говорил Ницше.
– Это не наш автор. Буревестник фашизма.
– Я бы не стал так однозначно оценивать его. Он был великим
философом, и многие его сентенции кажутся мне не лишенными здравого смысла.
Подумайте над этим, Федор Николаевич.
– С каким удовольствием я бы избавился от своего
заместителя, – в сердцах произнес Степанцев, – хоть бы ее уже куда-нибудь
выдвинули! Нам всем стало бы гораздо легче.
