– Что вы ему ответили?
– Ничего. Я сидела и молчала. Не знаю, что говорить в
подобных случаях. И никогда не знала. Врать не хочу, а говорить какие-то слова
утешения, по-моему, просто стыдно.
– Вы врач, а не исповедник, – строго напомнил Степанцев, – и
ваша задача в любом случае облегчать его муки. Не только физические, но и
нравственные. И не нужно никому говорить, что вы агностик. Это ваше личное
дело. В таких случаях можно соврать. Скажите, что вы верующая. Ему будет легче.
– Простите, Федор Николаевич, но ему было бы тяжелее. Если
Бог есть, то почему он позволяет людям так страдать? А если его нет, то тогда
это бессознательная ошибка природы и с этим тоже трудно примириться. Ведь тогда
выходит, что именно ты оказался в числе «проигравших».
– У нас прямо религиозный диспут на тему, есть ли Бог или
его нету, – снова вмешалась Клинкевич. – Вы не вспомнили, что вы
профессиональный врач, Людмила Гавриловна. Когда пациенты задают такие вопросы,
нужно сразу делать успокоительный укол. Чтобы ему было легче, а вам не пришлось
бы отвечать на его глупые вопросы.
– Он хотел поговорить, – задумчиво сказала Суржикова, –
может, последний раз в жизни. Он просто хотел со мной поговорить.
– Что ему ввели ночью, – спросил Федор Николаевич, – какую
дозу?
– Две по сто, – сообщила Людмила Гавриловна. – Там дежурила
Клавдия Антоновна, а она лучше других чувствует состояние больных. Она вколола
ему сразу две ампулы. Боюсь, что в следующий раз мы его просто потеряем.
– Оформляйте перевод Бажича в реанимационную палату, –
разрешил Степанцев, – только перевезите его туда, когда он будет спать. Для
него переезд на второй этаж тоже станет стрессом.
– Мишенин останется один. Может, подселить к нему Угрюмова?
– предложил Мирзоян.
– Ни в коем случае. Мишенин бывший член совета директоров,
он не сможет находиться в одной палате с Угрюмовым. Захотят смотреть разные
программы по телевизору, у них разные интересы. К тому же Угрюмов все равно
курит, невзирая на запреты. А Мишенину сейчас такая встряска категорически
противопоказана. Когда им делали последний раз анализы?
– На прошлой неделе, – сообщила Суржикова. – У Угрюмова
наблюдаются характерные изменения последней стадии. Скоро он уже не сможет
подниматься с кровати. Мишенину лучше. Мы смогли несколько заблокировать
процесс, но нам всем понятно, что с такой почкой он проживет не больше
двух-трех месяцев.
– У нас на следующей неделе будут два пациента из Москвы, –
сообщил Степанцев. – Один – бывший спортсмен, велосипедист. Чемпион и все
прочее. Онкология паха. Неоперабельная, в последней стадии. Такое вот
профессиональное заболевание. Еще один – артист. Ему шестьдесят восемь. У него
поражены легкие. Сразу оба. Говорит, что раньше курил по три пачки в день.
Сейчас бросил, но уже поздно. На них оформляют документы через наш
попечительский совет.
– Актера можно поместить к Мишенину, а спортсмена к
Угрюмову, – предложил Мирзоян.
– Если Угрюмов дотянет до следующей недели, – вставила
Суржикова, – я думаю, что его тоже будем переводить в реанимацию. Состояние у
него крайне тяжелое.
– Как остальные?
– Состояние Шаблинской стабильное. Пока процессы протекают
не так, как раньше. Возможно, удастся несколько затормозить распространение
метастазов, но не более чем на четыре месяца. У Тамары Рудольфовны состояние
опять ухудшилось. Завтра забираем ее на очередное переливание крови. Самые
быстрые процессы у Кравчук. Там изменения фиксируются буквально каждый день.
Она отказывается выходить из палаты, принимать родственников. Только врачей и
свою подругу Витицкую.
– Как себя чувствует Витицкая?
– Вчера опять сорвалась. Но, конечно, не так, как после
того, как она побывала в городе. Сделали укол. Сейчас все еще спит, – доложила
Суржикова, – она самый нервный пациент из всех, кто у нас находится.
Сказывается ежедневное общение с Кравчук.
– Не понимаю, как это может сказываться, – подала голос
Светлана Тимофеевна, – они все примерно в одинаковом состоянии.
– Нет, – возразила Людмила Гавриловна, – там все гораздо
хуже. Изменения у других больных имеют внутренний характер и не столь заметны.
Внешний вид, разумеется, меняется, но не так стремительно, как растут раковые
клетки, которые могут увидеть только врачи. А рак кожи… Она фиксирует все
изменения на лице своей соседки и представляет, что именно происходит в ее
организме. Отсюда почти ежедневные срывы.
– Может, их развести по разным палатам? – предложил Федор
Николаевич.
– Уже нельзя, – возразил Сурен Арамович, – они поддерживают
друг друга. Если сейчас разлучить их, у обеих начнется глубочайший стресс, из
которого мы их потом не сможем вывести. Я бы не советовал этого делать, хотя
поведение Кравчук и ее внешний вид очень сильно влияют на Витицкую. Но все
равно так лучше.
– Да, – согласилась Суржикова, – я бы тоже не стала
разлучать их.
– Дальше, – потребовал Степанцев.
– Ярушкина чувствует себя нормально. Анализы неплохие.
Желтович тоже пока не вызывает особых опасений. Ее только нужно убрать из
палаты Тамары Рудольфовны, они слишком несовместимые люди. Мишенин тоже просил
об этом. Он иногда к ней заходит, разговаривает, пытается ее поддержать. Она
ведь очень страдает из-за того, что ее внучка только водителя мужа сюда
присылает, а сама не ездит.
– Не будем обсуждать здесь супругу вице-губернатора, –
ядовито попросила Светлана Тимофеевна.
– Я не супругу обсуждаю, а внучку нашей пациентки, –
пояснила Людмила Гавриловна, – и считаю, что она ведет себя неправильно.
Клинкевич хотела что-то сказать, но Степанцев быстро перебил
ее:
– Значит, нужно убрать Желтович в другую палату.
– Да, они слишком разные люди, – согласилась Суржикова.
– Назовите мне того, кто совпадает с Тамарой Рудольфовной, –
проворчал Степанцев, – и я сам пойду переселять этого человека к ней.
Переведите Желтович в другую палату. Я говорил с нашими попечителями; возможно,
уже в следующем месяце мы сможем оборудовать видеокамерами все помещения. Тогда
можно будет оставлять пациентов по одному. А заодно дежурный врач сможет
следить и за состоянием остальных пациентов в реанимационных палатах. Но проект
этот довольно дорогой, стоит около шестидесяти тысяч долларов. Мне обещали
выделить эти деньги. Но пока это только слова.
Он обвел взглядом всех собравшихся.
– Спасибо всем. Можете расходиться.
– У меня к вам только один вопрос, – неожиданно сказала
Клинкевич. – Мы хотели бы знать, чем будут заниматься наши гости, прибывшие из
Башкирии. Или это совсем другие люди? Может, они вообще не врачи и им нельзя
находиться в стенах нашего хосписа – ведь по нашим правилам посторонних сюда
пускать нельзя.
