– Я не имела в виду врачей. Здесь пациенты, каждый из
которых приговорен к скорой смерти из-за своей болезни. И каждый понимает, что
приговор довольно скоро будет приведен в исполнение. Возможно, даже радуется,
когда смертельная секира бьет по чужой шее, а не по вашей.
– Не думаю, что радуются. И насчет родных вы не правы.
Лежащая в соседней палате Антонина Кравчук сама ушла сюда, чтобы девочки не
видели ее в таком состоянии. Разве это не жертва?
– С ее стороны – безусловно. Но она не подумала, какой
нравственный пример подает своим девочкам. Ведь завтра и их отправят в подобное
место, когда они оступятся или упадут. Она не подумала, как тяжело троим
девочкам расти без матери. Типичный материнский эгоизм, – в сердцах произнесла
Тамара Рудольфовна.
– Я бы назвал это материнским героизмом.
– Ну, тогда вы романтик. А я прагматик. И я знаю, что бывают
неблагодарные дети, которым нет дела до материнских слез.
– Мне кажется, что многое зависит от воспитания самих
родителей, – осторожно возразил Дронго.
– Ничего не зависит, – вздохнула она. – У меня был муж,
который всю жизнь жил за мой счет. Такой типичный альфонс. Не очень утруждал
себя работой, почти ничего не зарабатывал. Но зато любил порассуждать о разных
нравственных императивах. Кончилось это тем, что он стал изменять мне с нашими
домохозяйками и кухарками. И я его прогнала. Но дурная кровь перешла к моему
сыну. Мой собственный сын, которого я определила в элитную школу, одевала,
кормила, обувала, нанимала педагогов по английскому и французскому языку,
оказался похожим на отца, а не на меня. Я дала ему образование в
Великобритании, когда об этом никто еще и не мечтал, прекрасную пятикомнатную
квартиру в городе, устроила его работать в самую перспективную компанию и даже
женила его на дочери моих знакомых, чтобы отец девочки мог поддерживать его в
трудную минуту. Так вот, он смертельно обиделся на меня, узнав о том, что свою
трехкомнатную квартиру я оставила племяннице, у которой погиб муж и которая
ютилась в коммуналке с тремя детьми. Вот так. И у меня нет даже возможности
объяснить моему отпрыску, что он не прав и я сделала для него гораздо больше,
чем для всех остальных людей, вместе взятых. Но он решил порвать с матерью.
Таково было его решение. Жаль, что мои внуки не навещают меня, но там,
очевидно, сказывается и запрет родителей. Невестка тоже оказалась не подарком.
Как теперь я должна к ним относиться? Делать вид, что ничего не происходит?
Конечно, нет. Я обижена и не скрываю своей обиды. Я уже распорядилась, чтобы на
мои похороны не пускали этого негодяя, который когда-то назывался моим сыном.
Дронго потрясенно молчал. Истоки ее раздражения становились
понятны. Он огляделся по сторонам. На кровати лежал небольшой «дипломат» с
цифровым замком, в углу – стопка книг.
– Возможно, он еще одумается, – предположил он.
– Когда? После моей смерти? – зло усмехнулась она. – Давайте
не будем говорить о материнском героизме и сыновней благодарности. Я знаю, чего
все это стоит. Так почему вы ко мне пришли? Неужели у нас действительно кого-то
проткнули ножом или застрелили? Должна вам сказать, что это почти невозможно. И
не потому, что мы здесь такие сильные духом и можем оказать сопротивление. Как
раз наоборот – возможно, многие из нас не захотят даже сопротивляться. Но наши
собаки все чувствуют. Они сразу почувствуют чужого. И еще одна странная
особенность: как только кто-то умирает, они это чувствуют. И их протяжный вой
слышен в каждой палате. Так кого у нас убили?
– Генриетту Андреевну Боровкову, – сообщил он, внимательно
глядя на реакцию женщины.
Она не вздрогнула, не испугалась, даже не изменилась в лице.
Только как-то невесело усмехнулась:
– Все и должно было так закончиться. Она так и не захотела
измениться, даже попав в нашу компанию.
– Говорят, что у вас с ней иногда случались споры.
– Какие споры! – встрепенулась Тамара Рудольфовна. – У нас
были такие скандалы, что их слышали все наши пациенты. Как вой собак, который
доносится с улицы. Мы орали друг на друга изо всех сил. Мы ругались так, что
нас нужно было разливать из пожарных брандспойтов. Называли друг друга такими
забытыми словами, о которых вы даже не подозреваете. Это были не споры, это
была ненависть двух старых дамочек во власти, которые случайно оказались вместе
и в одной палате. Я знаю, что мы обязаны этому «подарку» заместителю главного
врача. Но она – полная дура и совершенно не понимала, что нас нельзя поселять
вместе. К счастью, у Генриетты обострились ее болезни, и было принято мудрое
решение отправить ее на второй этаж. Значит, там ее и прикончили. Очень
сожалею, что это сделала не я.
– Вы так ее ненавидели?
– Изо всех сил. Просто терпеть не могла. А с другой стороны,
без нее теперь даже скучно. Ну с кем мне теперь можно поругаться? С Казимирой
Желтович, которую сегодня перевели от меня? Она все время лежит в постели и
молчит, словно боится сказать лишнее слово. Кравчук не выходит из своей палаты.
Ярушкина и Шаблинская абсолютно бесконфликтные люди. Им, по-моему, даже уютно и
спокойно именно здесь. Кто остается? Наши мужчины? Радомир постепенно выживает
из ума. Мишенин весь в своих глубокомысленных рассуждениях, а Угрюмов просто не
переносит всех женщин на земле. У него была какая-то личная история с женой,
которая от него ушла, вот после этого он терпеть не может весь женский род.
Наверно, правильно делает. Можно еще конфликтовать с врачами и санитарками, но
это уже последнее дело. Мы и так достаем их нашими проблемами.
Она внезапно подмигнула гостю. Было непонятно, шутит она или
говорит серьезно.
– Ее действительно убили или вы решили так начать свою
беседу? – поинтересовалась она.
– Задушили подушкой, – сообщил он.
– Тогда точно наши, – кивнула Тамара Рудольфовна. – Но это
не я. Хотя в ту ночь я не спала, а сидела за столом. У нас готовят материалы к
юбилею нашего комбината, и я должна читать массу всех этих глупых воспоминаний
и восторженных отзывов о своей работе. Смешно и немного глупо. Получается, что
на своей работе я сделала все, что смогла. Стала даже Героем труда. А своего
сына проглядела. Доверила нянечкам, воспитательницам, учителям. И проглядела
своего единственного сына. Вот такое наказание за все мои успехи, за мои ордена
и медали. У вас есть дети?
– Да, – кивнул он.
– В таком случае скажите вашей жене, что самое главное в
жизни – это ее дети. Все административные и другие успехи не стоят и ломаного
гроша.
– Скажу, – серьезно пообещал Дронго.
– А насчет убийства… – она задумалась, – если ее
действительно убили, в чем я лично очень сомневаюсь, то могу подсказать вам,
кто именно мог это сделать.
– Подскажите, – попросил он. Ему был интересен ход мыслей
этой неординарной женщины.
В этот момент в дверь постучали. Она нахмурилась.
