Начинает царь с Польши. Он решает резко расширить польское самоуправление – то, против чего всегда восставал отец, так ненавидевший вечно мятежных поляков.
В конце июня 1862 года главный либерал в семье, великий князь Константин Николаевич отправился наместником в царство Польское – проводить реформу самоуправления.
Но поляки не желают «жалких подачек». Почувствовав ветер перемен, они захотели все и сразу. Они не хотят русского наместника, они хотят независимости.
И вот уже в брата Костю стреляют в театре! К счастью, великий князь легко отделался – пуля слегка задела плечо и повредила золотой эполет с вензелем отца. Великий князь тотчас вспомнил отцовские традиции – покушавшегося немедленно повесили, чтобы другим неповадно было.
Но выстрел оказался только прологом к худшему.
Александр был на балу, когда узнал, что по всей Польше началось восстание. Мятежники образовали национальное правительство и провозгласили независимость. Костя мало подходит для роли жандарма-усмирителя.
Великий князь робко, безуспешно пытается подавить мятеж.
Александр был в ярости. И он решил напомнить «неблагодарным мятежникам» времена отца. Он посылает в Польшу генерала Михаила Муравьева.
Муравьев создан устрашать. Огромный, тяжело дышащий, с лицом бульдога и тигровыми глазами. Он – в лидерах той самой «ретроградной партии». В бытность губернатором в западных провинциях, Муравьев беспощадно проводил политику русификации. Один из немногих, открыто объявлял неодобрение реформам нового императора. После отмены крепостного права Муравьев демонстративно вышел в отставку.
Дальнего родственника Муравьева повесили по делу декабристов. И Муравьев справедливо сказал о себе знаменитую фразу: «Я не из тех Муравьевых, которых вешают, я из тех, кто сам вешает». И обещал: «Для меня лучший поляк – это поляк повешенный».
Муравьев поставил условия: отзыв из Варшавы великого князя и предоставление диктаторских полномочий в Польше. Александр все безропотно выполнил.
Муравьев-Вешатель отправился в Польшу – усмирять.
Стотысячная русская армия под командованием Муравьева наголову разгромила плохо вооруженные польские повстанческие отряды. После чего он начал зверскую «зачистку» Польши. Вешали, отнимали у шляхтичей поместья, высылали в Сибирь целыми семьями, закрывали монастыри; муравьевские солдатики весело, c прибаутками гнали из келий монахов и монахинь, помогавших повстанцам.
Было казнено, сослано на каторгу, повешено больше двадцати тысяч поляков.
Несколько тысяч участников восстания сумели бежать в Европу. С польским самоуправлением было покончено. Польша управлялась теперь из Петербурга, русский язык стал обязателен для всех чиновников.
«Патриотический сифилис»
И после всех этих зверств произошло поразительное: Александр вновь почувствовал… одобрение общества!
«Ай да Муравьев! Ай да хват! Расстреливает и вешает. Вешает и расстреливает. Дай Бог ему здоровья», – радостно писал публицист-славянофил Кошелев.
Это была древняя нелюбовь православной Руси к католикам-полякам и прошлые обиды. В памяти народной было и Смутное время, когда поляки сажали на престол самозваных царей, и время недавнее, когда они сражались вместе с Наполеоном… «Семейная вражда славян между собою» называл Пушкин отношения России с покоренной Польшей. Но Европа отказалась признать муравьевские зверства «семейным делом».
Бежавшие поляки рассказывали в Европе о польских ужасах.
Франция, Англия и Австрия, унизившие Россию в Крымской войне, выступили с протестом против зверств в Польше. И тотчас усмирение Польши стало очень популярным в обществе.
«Русский витязь», «Борец с Европой, которая хочет воспользоваться поляками для нового унижения Русской земли», – так писала наша печать о Муравьеве.
«Патриотический сифилис» – так назвал Герцен реакцию русского общества.
Но давление Англии, Франции и Австрии нарастало. Державы заговорили языком ультиматума. От «кровавых варваров» (так называли Россию французские газеты) потребовали амнистии участникам восстания, автономии Польши и так далее. Горчаков ловко отбивался хитроумными посланиями. Он усердно раскланивался перед державами в заверениях дружбы и пылких обещаниях… но в будущем. Не без издевки пообещал Англии, что в Польше будет введен конституционный строй наподобие английского… правда, впоследствии.
Читая ноты вчерашних врагов, Александр мог только вздыхать. Воевать он не мог. Так что пришлось вновь бросаться в объятия так хорошо понимавшей его Пруссии: «Дорогой дядя и друг» король Вильгельм также владел захваченными польскими землями.
И вскоре тон Европы поменялся. Не захотели сражаться из-за Польши с русско-прусским союзом. Александр с облегчением понял: Европа поступила «конструктивно» – она предала Польшу. И царь уже строго объяснил французскому послу: «Я хотел предоставить Польше автономию. И что из этого вышло? Поляки вновь захотели создать свое государство. Но ведь это означало бы распад России».
И он посетовал на Францию, которая дала приют тысячам польских эмигрантов.
Но одобряя на словах Муравьева, европеец Александр с отвращением узнавал о его расправах и все время пытался укротить генерала.
Как справедливо писал сам Муравьев: «Я не только не получал никакого одобрения из Петербурга, но употребляемы были все меры для противодействия мне».
И ближайшее окружение царя – Костя в Мраморном дворце, Елена Павловна в Михайловском дворце и весь интимный кружок Александра, куда входили глава Третьего отделения князь Долгоруков, генерал-губернатор столицы князь Суворов, – окружили Вешателя презрительной ненавистью.
Когда князю Суворову предложили подписать адрес Муравьеву по случаю его юбилея, он ответил кратко: «Я людоедов не чествую».
«Мавр сделал свое дело», и государь брезгливо отстранился от него. Наградив Муравьева графским титулом, Александр отправил его в отставку.
Генерал удалился в свое имение. Сидел на балконе в белом генеральском кителе, курил трубку, жирел и писал свои «Записки». Казалось, бульдог с тигровыми глазами навсегда канул в политическую лету.
Но в России надо жить долго.
В отместку вечно бунтовавшей Польше представительское учреждение получила спокойная Финляндия. Государь собрал Финский сейм для разработки Конституции. Сейм не собирался с 1809 года. (Страной управляли генерал-губернатор и находившийся при нем Сенат.)
Александр объявил: «Если работа сейма будет успешной, это даст основания для расширения опыта». И с 1869 года сейм в Финляндии уже собирался регулярно.
Но расширение опыта Александру не понадобилось. Подавивший (как он считал) крамолу, почувствовавший после разгрома мятежных поляков одобрение общества, царь решил, что не нуждается более в новых решениях. И когда Валуев принес свой тщательно составленный проект, бумаги отправились в архив. Валуев был счастлив. Он совсем не хотел прослыть «красным» в глазах могущественной камарильи.
