– Вы хорошо сказали «возможно»… О нет, дорогой друг, именно тогда Его Величество преспокойно повесит меня. Сообщите Его Величеству, что я уверен в этом так же точно, как уверен он. Так что оставим пустой торг. – И, помолчав, добавил: – Но главное, успокойте Ее Величество королеву-мать. Сообщите ей, что верноподданный Фуке просит, чтобы она не беспокоилась. Каков бы ни был приговор, Фуке будет нем как рыба.
Д’Артаньян с изумлением слушал эти слова. Он долго не решался передать их королеве. Наконец решился. Королева выслушала и попросила мушкетера забыть слова Фуке. Гасконец получил в награду второй великолепный перстень – знак большой благодарности королевы Анны.
В это время в Париже было модным «сочувствовать несчастному Фуке». Это стало дозволенной фрондой, направленной как бы не против короля, но против бессердечного и скучного Кольбера.
Дамы аккуратно ходили на модную теперь прогулку – к стенам Бастилии. Повидать несчастного месье Фуке, когда его поведут в Арсенал для допросов… Это было «то!» (по-нынешнему – «круто!»).
Многочисленные возлюбленные Фуке приходили сюда вместе со своими подругами и… новыми любовниками. Площадь перед угрюмой Бастилией все больше напоминала площадь перед дворцом, где дают бал. Останавливались великолепные экипажи. Знаменитые красавицы, щеголяя модными туалетами, высаживались из экипажей и разноцветными стайками фланировали по площади в сопровождении слуг и кавалеров. Здесь теперь стало популярно устраивать любовные свидания, обмениваться записочками… Даже появилась галантная фраза: «Встретимся у Фуке». Весь этот цветник женской красоты ждал торжественной минуты, когда Фуке вели на допрос в Арсенал из Бастилии.
И одна из бесчисленных его возлюбленных, та самая графиня Л., с которой он провел последнюю ночь, написала свои впечатления подруге:
«Мне не терпится рассказать вам, дорогая. Маркиза де С. (маркиза де Севинье) предложила мне пройтись к Бастилии, чтобы повидать нашего бедного друга по пути в Арсенал, к гадким судьям. Мы подошли к площади перед тюрьмой и начали поджидать, прогуливаясь. Мы обе были в масках. Наконец увидели его. Подойти к нему близко нельзя, стояла цепь мушкетеров. Рядом с ним шел г-н д’Артаньян, за ними шествовал целый отряд… У него был такой задумчивый вид. Когда я увидела его, у меня буквально задрожали колени, а сердце забилось так сильно! Нет! Нет! Это было невыносимо – увидеть его в этаком положении!.. Как же он изменился, как ужасающе постарел! Я оперлась о руку маркизы, боясь потерять сознание. В этот момент они поравнялись с нами. Любезнейший г-н д’Артаньян весело подмигнул нам, слегка подтолкнув нашего бедного друга, обращая на нас его внимание. Наш друг приветствовал нас, и на его лице появилась знакомая прелестная улыбка. Интересно, узнал ли он меня под маской, подсказало ли ему сердце?.. Но мне стало не по себе, когда я увидела, как он входит в эту беспощадную маленькую дверцу судилища, и я вновь едва не потеряла сознание. В Париже все только и говорят о его силе духа и твердости».
Королю доносили о модных сборищах. Кольбер предложил допрашивать олигарха в Бастилии, но король раздраженно прервал его. В Париже можно многое, но нельзя покушаться на то, что модно. Людовик представлял, сколько злых шуточек вызовет подобный запрет. Он знал правила: король Франции может быть жестким, но смешным быть не может.
Но Людовик нашел выход.
Наступила весна, в Париже потеплело. Король приказал переехать в Фонтенбло – в прохладу, в любимые вековые деревья старого парка. «Самое красивое в мире – это кроны деревьев, – сказал Людовик матери. – Я соскучился по красоте». Но, уезжая из Парижа, он перевел в Фонтенбло… Палату правосудия! Так что теперь вдали от Парижа, в Фонтенбло, должны были продолжиться допросы Фуке и его сподвижников.
В Фонтенбло находилась старая тюрьма, построенная Генрихом IV. В ней и решил король поместить узника. Людовик вызвал д’Артаньяна и приказал подготовить тайный переезд в старую тюрьму.
Д’Артаньян все понял: с женским цветником у стен Бастилии будет покончено!
Но теперь король был полон новых опасений.
– Процесс приближается, – сказал король гасконцу. – К Фуке разрешено прийти адвокатам. Ни при каких обстоятельствах не позволяйте ему говорить с ними наедине. Ни со своими адвокатами, ни с кем бы то ни было он не должен оставаться наедине. Вы отвечаете за это головой, д’Артаньян.
Д’Артаньян вспомнил необъяснимый визит незнакомца и побледнел.
– Фуке хитрая бестия, – продолжал король. – В его внезапную набожность, о которой вы рассказываете и которой мерзавец никогда прежде не отличался, я не верю… Он все это придумал… Он хочет усыпить нашу и, главное, вашу бдительность. На самом деле гордость этого человека непомерна и его тайные союзники готовы на любые действия. Поэтому я не исключаю, что друзья мерзавца задумали освободить его по пути в Фонтенбло. Но вы знаете, что тогда нужно делать, д’Артаньян.
– Да, сир.
На руке гасконца был перстень, подаренный королевой-матерью; он хорошо помнил слова Фуке, которые тот просил передать королеве Анне. И, еще раз услышав, как страшится Его Величество побега этого господина, мушкетер более не сомневался. Он понял, что есть какая-то связь между страхами короля и словами Фуке, переданными королеве-матери. Теперь он знал: если Фуке, не дай бог, удастся побег, прощай карьера, но, может быть, и жизнь. Так что д’Артаньян решил быть дотошным тюремщиком. Как повелел король, он сохранил в полнейшей тайне от узника день переезда в Фонтенбло.
Перед тем как везти Фуке, мушкетер сам отправился в Фонтенбло – осмотреть и подготовить камеру.
Тюрьма в Фонтенбло – огромная башня, мрачно возвышавшаяся над лесом, защищенная подъемным мостом и толстенными, в несколько метров, стенами. Но д’Артаньян потребовал дополнительных мер – на окнах камеры поставили новые решетки, и постоянные разъезды мушкетеров должны были охранять подступы к стенам. Усиленные караулы расставили во дворе.
Перед самым днем отъезда не ведавшие о перемене тюрьмы адвокаты Фуке пришли в Бастилию для встречи с подзащитным. Оба были отправлены д’Артаньяном домой. Гасконец сообщил им, что Фуке захворал и просил прийти к нему через неделю. 24 июня на рассвете д’Артаньян разбудил Фуке. Ему было приказано приготовиться к отъезду. Фуке ничего не спрашивал – он уже выучил: когда гасконец ничего не объясняет, спрашивать бесполезно.
В 4 утра из ворот Бастилии выехали пять больших карет, увозивших Фуке и обвиняемых по его делу; каждая карета была запряжена шестеркой лошадей, так что редким прохожим было понятно – путь предстоял неблизкий. За каретами следовали две огромные повозки с багажом и материалами следствия. Сотня мушкетеров во главе с д’Артаньяном окружала кареты.
Величественный поезд с этим поистине королевским эскортом промчался по рассветным улицам Парижа. По приказу короля д’Артаньян сделал переезд как можно менее утомительным. Король по-прежнему выказывал милость, по-прежнему надеялся, что Фуке образумится и согласится признать на суде все обвинения. Так что в полдень сделали остановку в Плесси, в дорогом трактире. Заботливый д’Артаньян приказал приготовить великолепный обед для своего подопечного. Но Фуке съел лишь немного рыбы, запив ее водой. К вечеру въехали во двор старой тюрьмы.
