– Украл! Украл! – визгливо закричал маркиз. – Плод бессонных ночей, итоги путешествия в человеческую преисподнюю, лепестки роз в грязи… я мечтал изобразить их на обложке… Он все украл!
– Как видите, граф, этот безумец не зря сидел в сумасшедшем доме, – усмехнулся Бомарше.
– Нет, украл! Судите сами, граф…
– …кто из вас двоих ужаснее, – мрачно закончил граф.
Маркиз будто не слышал. Он вдруг успокоился и заговорил тихо и рассудительно:
– Когда в Бастилии я узнал, что начались волнения, я верил, что герцог Орлеанский немедленно освободит меня. Я забыл – «мавр сделал свое дело»… К тому времени пьеса об ожерелье была сыграна, и герцог, полагаю, предпочел, чтобы я навсегда исчез в Бастилии. Я ожидал, что Бомарше, живший напротив Бастилии, предпримет что-нибудь для освобождения соавтора. Но и он, думаю, желал того же… Между тем в Париже волнения охватили весь город, и тогда комендант Бастилии запретил заключенным законные прогулки. Он объявил, будто боится, что с башен, где мы гуляли, мы можем обратиться к толпе и «побуждать к бунту без того неспокойный народ». Смешно – ведь нас было всего шестеро узников! В самой страшной тюрьме Франции, при «проклятом королевском режиме» – всего шестеро!.. Впрочем, теперь в запрете коменданта я готов угадать поручение герцога: зная мой вспыльчивый характер, он, конечно же, предугадал последствия этого запрета. Дьявольская хитрость! Все так и вышло – взбешенный надругательством, я тотчас потерял голову и, когда принесли мой обед, оттолкнул караульного и бросился прочь из камеры. Я хотел вырваться на башню и прокричать оттуда Парижу мой вопль о помощи. Но негодяи-стражники перехватили… начали душить… Я понял: им приказано убить меня! И я вырвался, бросился обратно в камеру. И как только они заперли дверь, схватил жестяную трубу… через нее я обычно выливал из окна в ров жидкие объедки моих изысканных обедов… она должна была усилить звук… И заорал в окно: «Здесь убивают! Народ Франции! На помощь!» Тогда идиот-комендант велел связать меня и отправить в «Дом братьев милосердия» – так изысканно они звали психушку Шарантон. И хотя я боролся с ними до конца, меня связали и отвезли. А потом случилось непоправимое… Во время разгрома Бастилии толпа ворвалась в мою камеру. Украли мои камзолы с дорогими серебряными и золотыми галунами… Отыскали мой тайник… Негодяи ожидали найти деньги, но там оказалась лишь рукопись, и они в ярости вышвырнули ее на улицу. Как только революция освободила меня, я бросился искать следы моего труда… следы гения… И что я узнал? Оказывается, после взятия Бастилии на площади появился некто. Он разгуливал среди множества выброшенных бумаг, которые ветер гонял по площади, и собирал их. Да, да, это был Бомарше! Очередной его Фигаро относил все в карету. Могли он не взять мое сочинение? Мой драгоценный манускрипт…
– Безумец, сколько раз я объяснял вам одно и то же! – Бомарше впервые рассердился, оттого и пояснял слишком подробно. – В Бастилии хранились секретные допросы из дела об ожерелье королевы. Мне не хотелось, чтобы докучливые потомки смогли понять тайну дела. И я искал эти бумаги и, не скрою, нашел, забрал и уничтожил… И все! – Затем Бомарше добавил, возвращаясь к привычному насмешливому тону: – Ах, граф, если бы вы знали, как все мы, сочинители, похожи! Мы не можем не брюзжать и должны ненавидеть.. прежде всего – друг друга. Я не устаю цитировать слова моего Фигаро: «Собрание литераторов – это республика волков, всегда готовых перегрызть глотки друг другу». Хорошо маркизу: он ненавидит меня и правительство, оттого он часто в хорошем настроении. А я добрый, я всех люблю… и оттого часто раздражен.
Фигаро уже торжественно снимал серебряные крышки с блюд.
– У меня нет повара, все готовит этот безгласный субъект… – сказал Бомарше, величественно обходя столик, как победитель – поле сражения. – Итак, цыплята… он их готовит в вине… баранье жаркое… индейка под соусом из зелени и чеснока… поросенок в молоке… фаршированные яйца, залитые сметаной… Рекомендую – все его фирменные блюда. Прошу к столу!
Маркиз не заставил себя ждать. Он придвинул стул, подвязал салфетку, положил на колени еще одну (пояснив: «Поскольку фрак у меня единственный») и набросился на еду.
– И вправду хорош, – сказал он, заглатывая цыпленка и запивая его вином, которое щедро подливал ему Бомарше.
В мгновение оставив от цыпленка жалкие косточки, маркиз с удивлением обнаружил, что трудились за столом только двое: он и мадемуазель де О. Правда, мадемуазель не ела, а лишь молчаливо уничтожала вино – бокал за бокалом.
Бомарше сидел над нетронутой тарелкой. И бокал с вином стоял рядом.
Маркиз обеспокоенно взглянул на хозяина:
– Вы не пьете, не едите?
– Я все жду, когда граф окажет честь и присоединится к нам.
Граф не отвечал и все так же неподвижно сидел на стуле из Трианона.
– Кстати, господин маркиз… нет, гражданин маркиз, – засмеялся Бомарше. – Теперь, когда вы заморили червячка, надеюсь, вы запомните мимоходом брошенную мной фразу: «У меня нет повара, все готовит этот безгласный субъект». Иногда фразы, как бы оброненные вскользь, многое объясняют впоследствии… – Он помолчал и добавил: – Я говорю также и о вашей фразе, граф: «Об обеде перед смертью». Мое внимание к этим двум фразам легко объяснимо. Как я уже начинал рассказывать, граф вчера подкупал моего слугу, предлагая ему отравить меня за обедом. И это мне, как ни странно, очень не понравилось, ибо, хотя Фигаро и отказался, – кто знает… Может, мне он сказал так, а на самом деле…
И Бомарше внимательно посмотрел на графа. Тот молчал.
– Ведь граф предлагал хорошее вознаграждение, – продолжил Бомарше, усмехаясь. – А вдруг мой Фигаро уже разуверился когда-нибудь получить с меня заработанное? Синица в руках лучше журавля в небе! Кстати, может быть, поэтому вы боитесь присоединиться к нашему столу, граф? Боитесь, к примеру, перепутать бокалы…
Бомарше пристально глядел на графа. Но Ферзен по-прежнему не отвечал.
– Впрочем, и вы, маркиз, тоже подкупали моего слугу… правда, за смешные деньги…
– Да, я вам не верю! Ну и что? Я не верю, что не вы забрали мое великое творение! – кричал маркиз. – И мне нужна ваша смерть! Что ж тут странного? Да, я хочу после вашей смерти вдосталь порыться в вашем доме – поискать нетленную рукопись… – И, будто спохватившись, он церемонно добавил: – Простите, господа, что нарушил своими причитаниями великолепный обед.
Маркиз легко переходил от вспышек безудержного гнева к церемонной вежливости, и тогда его блестящие глаза, мгновение назад метавшие молнии, становились умилительно-почтительными.
– Теперь вам понятна, граф, главная причина доноса маркиза на Бомарше? Он всего лишь решил убить меня, но вашими руками… Однако сколько выгодных предложений отверг сегодня верный Фигаро! Во всяком случае, надеюсь, что отверг…
– Какой же вы шутник, Бомарше, – торопливо сказал маркиз.
– Люди, не понимающие шуток, опасны, – Бомарше улыбнулся. – Взять нашу революцию. Как хорошо, весело, даже шутливо все начиналось! Но пришли эти выспренные, серьезные – и тотчас полилась кровь. И бедный король тщетно умолял нацию «вспомнить свой счастливый и веселый характер».
