Я об этом никому не сказал, но кое-какие выводы сделал. Так что бабушка у меня, по всей видимости, непростая.
Вообще я ей даже завидую немного. В шестьдесят лет обладать такой мощной энергией... У меня такой нет. Иногда мне кажется, что она даже моложе меня. Если не внешне, то внутренне, по настрою души. Она вообще старость презирает. Над старушками издевается. Встретит на улице и спрашивает, накопили ли денег на похороны, а то правительство велело без денег закатывать в асфальт, так он крепче получается.
Старушки пугаются.
Или начинает рассказывать про то, что готовится специальный указ, по которому всех, кому стукнуло семьдесят, будут за ненадобностью вывозить на Землю Франца-Иосифа, а там они пусть сами устраиваются, кто как может.
Старушки падают в обморок.
Вообще, я думаю, моя бабушка — выдающаяся личность. Даже более выдающаяся, чем Сенька. Не удивлюсь, если она умеет метать мачете и сворачивать шеи.
Наверное, поэтому она с нами и не живёт. Мы самые обыкновенные. Скучные...
Твой отец — дурак, — сказала бабушка вместо приветствия.
Здорово, ба, — ответил я.
Здорово. — Бабушка уселась рядом со мной на койке.
Пощупала мне лоб.
У тебя горячий лоб, ты не болен?
Нет.
А это что?
Бабушка схватила мою руку, принялась разглядывать. Затем показала мне свою ладонь.
У тебя вся рука в мозолях. Как у меня.
И что? — спросил я в ответ.
Твой отец — идиот и неудачник, — констатировала бабушка. — Я поражаюсь, как у меня получился такой...
Бабушка достала из сумки походную аптечку. Сейчас будет меня лечить. Но она не стала лечить, поглядела-поглядела и спрятала аптечку обратно.
И так выздоровеешь, — сказала она. — В твоём возрасте люди как собаки — глупые и всё на них заживает. И ты заживёшь.
Ага, — согласно кивнул я, — заживу.
Бабушка принялась разглядывать потолок. Ничего в потолке интересного не было, потолок как потолок, но я знал, что такое вот разглядывание всегда предваряет Большую Беседу. Это когда бабушка учит, как надо. Вообще она заходит только по самым важным случаям. И если уж зашла, то, значит, имеет намерение поговорить о чём-нибудь важном.
Тебе надо отсюда уезжать.
Я угадал. В этот раз намечалась Беседа о Моём Будущем.
Заканчивай школу — и уезжай, — повторила бабушка. — Только так можно. Надо рвать корни, если будешь цепляться за корни, всю жизнь простоишь на одном месте. Посмотри на своего отца.
Бабушка указала пальцем в сторону большого дома.
Кто твой отец? Никто. Инженер. А у него был талант-
Бабушка замолчала. Потом сказала:
Он мог уехать, мог стать человеком... Но он никуда не уехал. Испугался. Хотя я его и отсылала. Знаешь, это такой город... Чуть зазеваешься — и уже никогда отсюда не выберешься. Твой отец не выбрался, пошёл работать монтажником.
Но сейчас он инженер... — возразил я. — Это нормально...
Нормально... — с презрением хмыкнула бабушка. — Нормально — это когда человек занимается своим делом, а он не занимается своим делом. Он трус.
Вообще-то это непедагогично. Ругать родителей в присутствии детей. Но бабушке на педагогику чихать, у неё своя педагогика.
Ну да бес с ним, он человек уже конченый, — поставила бабушка приговор. — Давай о тебе. Ты надумал что-нибудь? Куда поедешь?
Я вообще не думал пока, куда поехать и кем стать. Поэтому я и не ответил.
Ты не знаешь, — заключила бабушка. — Это плохо. Но у тебя ещё есть время. Подумай. И помни, что тот, кто сиднем сидит в своей норе, — тот ничего в жизни не добивается. Ты хочешь быть похожим на своего отца?
Я не хотел. Я вспомнил отца на крыльце больницы, я не хотел быть на него похожим.
С какой это радости ты вдруг рубишь ёлки? — спросила бабушка.
Я кусты рублю, ёлки там не растут.
Разницы не вижу, ёлки тоже кусты. Почему ты рубишь кусты?
Работаю, — ответил я. — Что такого...
Дети не должны работать, дети должны учиться, купаться и скакать по лесам, — изрекла бабушка. — Я начала работать с десяти лет и ничего хорошего в этом не вижу. Почему ты работаешь?
Я растерялся немного. Почему работаю... Потому что руки есть.
Заставили, — кивнула бабуля. — Сказали, что кредиты надо отдавать?
Да нет, ничего не сказали...
А кое о чём и говорить не надо. Кредиты...
Мне показалось, что сейчас бабушка даже плюнет
ог презрения, но она удержалась.
Взрослые у нас лодыри, дети трудятся. — Она начинала злиться. — Привыкли при старой власти бездельничать и сейчас работать не хотят. Кредиты берут, машины покупают, вечные должники...
Бабушка поднялась с койки.
С твоим отцом я поговорю, — ровным голосом сказала она. — Прямо сейчас.
Не надо, ба...
И как у него только сыновья родились, не пойму... У таких должны только девки родиться. Хотя... Наверное, это не у него сыновья родились, наверное, это у твоей матери родились, она как мужик...
Бабушка засмеялась и смеялась долго и со злым удовольствием.
Ладно, пора, кажется, завтракать, — поглядела на часы. — Я пойду, а ты давай просыпайся. Кажется, твоя мать пельменей налепила. Дурь какая...
Почему дурь?
Кто же пельмени ест с утра? Только сирена отвыла, а она пельмени вертит. Пельмени надо варить вечером и есть в сумерках, так правильно. А мать твоя вообще ничего не понимает.
Мою мать бабушка не любит. Вообще все свекрови не любят невесток, это обычное дело. Но бабушка не любит мою мать по другим причинам. Мать белоруска, а бабушка их не уважает, считает, что белорусы могут только картошку трескать да на пиле играть. И ещё она считает мать слишком умной для моего отца. А слишком умная жена всегда себе на уме. Ну и вообще.
А знаешь, почему вечером? Потому что после пельменей спать хочется. Утром наешься и целый день сам ходишь как пельмень. Утром надо кашу есть. Пять минут тебе.
Бабушка удалилась. За пять минут я оделся, поболтал головой в колодце. Судя по всему, целью бабушки была не только беседа со мной. Со мной она только разминалась, так, набирала жёлчи для грядущего скандала.
Бабушка любит поскандалить, она даже не скандалит, а трамбует всех, как асфальтоукладчик. Мне кажется, она это делает сугубо в физкультурных целях, чтобы в сосудах не скапливалось слишком много бляшек.
Видимо, время для чистки сосудов пришло.
Я отправился в большой дом.
