Не знаю, наверное, из-за температуры волосы у меня на голове поднялись от этих его слов. А этот дурак ещё и повторил:
Кукушка, кукушка, сколько мне лет осталось?
Вральский дятел выстукивал дробь своим деревянным носом, стремился всей мордой к запрятанному в глубине мясистому короеду, щедро обещая Упырю десятки, даже сотни лет жизни.
Классно, — сказал довольный Упырь, — кукушка мне много отсчитала!
Я не стал его разубеждать. Кукушка так кукушка. Хорошая примета.
Надо идти, — повторил я.
Ну да, пойдём...
Лес менялся. Он был уже как парк: редкие сосны, камни между ними, округлые, склизкие, лучше было на них не наступать.
Упырь снова остановился. Что ж он всё время так? Чувствует, что ли?
Что? — спросил я. — Что ещё?
Волк.
Какой волк?
Двухголовый... — совсем шёпотом сказал Упырь.
Я хихикнул.
Не, я, конечно, понимаю, что это всё чушь, но всё равно, как-то не так... Лес тут такой непривычный... Илья говорил, что тут какой-то дух...
Какой ещё Илья? — не понял я.
Ну, Илья, лысый который. Он говорил, что вообще дух тут всё охраняет...
Не будь похож на Вырвиглаза. Нет здесь ничего, просто дырки в земле. Пойдём.
Но мне самому стало не по себе, а может, это было просто от жара, скорее всего от жара. Я где-то слыхал, что люди, которые сильно болеют, у которых случается горячка, так вот, эти люди в какой-то момент своей болезни начинают ощущать, что кто-то рядом есть, хотя они в комнатах одни. Потом, уже выздоровев, они вспоминают это своё ощущение и рассказывают, что к ним приходил ангел. Или говорят, что смерть стояла у изголовья. Наверное, что-то подобное испытал и я.
Я понимал, что это температура, что это нервы, разыгравшееся воображение, я всё это понимал, но ощущение присутствия не отпускало.
Нет тут никого, — сказал вдруг Упырь.
Что? — не понял я.
Нет никого.
Ты тоже чувствуешь?
Ага. Но нет никого. В лесу часто кажется, что кто-то за тобой смотрит. Это синдром джунглей. Нормально.
Нормально...
А чего ты тогда трясёшься? — спросил Упырь.
Трясусь... Не знаю. Трясусь. Приболел, наверное.
Он ещё про глаза рассказывал... — напомнил Упырь.
Тут я уж не выдержал и огляделся ещё раз. Никаких глаз вокруг не было, не надо нам никаких красных глаз... Почему, собственно, красных? Почему глаза должны быть красными? Лес как лес, светлый, но какой-то при этом мрачный. Или казалось мне это? Ощущение присутствия...
Нет никаких глаз, — твёрдо сказал я. — Пойдём. Пойдём. Или уже передумал?
Нет, не передумал. Просто...
Кто-то настойчиво и нетерпеливо смотрел мне в затылок, я обернулся рывком — и никого. Дерево. Деревья. Между ними какие-то тоненькие и худолистные рябинки в человеческий рост. Всё замерло, застыло.
Что? — уже испуганно спросил Упырь.
Ничего. Всё в порядке. Просто показалось... Что там Вырвиглаз говорил, петуха в жертву надо принести?
Да, чёрного...
Отлично.
Я принялся вытряхивать из карманов петушков, отлитых из чуть подгорелого сахара. Петушков оказалось много, я купил их и сам не заметил, сколько купил, они вываливались на мох.
Петушки... Зачем...
Какая разница? Чёрный петух, петушок? Это тоже в конце концов петух...
И я стал раскидывать леденцы в разные стороны. Глупо. Если бы я посмотрел на себя со стороны неделю назад, я бы, наверное, засмеялся. Суеверия, у нас тут полно суеверий...
И подумал бы, что я дурачок. Дурак.
Надо было собраться. Собраться. Я собрался. В домашней аптечке что-нибудь вчера... От чего только? Грипп, наверное, — простыл, нечего голову под колонку совать, теперь в ней какие-то черви... Лимон бы сожрать...
Заболели ноги. Вдруг. Неожиданно как-то. И сердце пошло, пошло, но я скрипнул зубами и загнал его вглубь, за рёбра.
И мы пошли дальше. Упырь молчал. Он замолчал, и теперь вместо его боботанья был только хруст мха, и я стал думать, что лучше бы он болтал.
Я на самом деле не бывал у провалов, хотя, если быть честным, добраться до них пробовал, как и большинство местных мальчишек. Ходил, да не дошёл. И не с Вырвиглазом это было, так, с одним типом, мы с ним дружили два лета. Сам он жил в Мурманске, а на каникулы приезжал к бабушке, она тогда ещё жила в доме, в котором живут Соловьёвы. Его звали Дима, он был наполовину слепой, с толстыми очками, возможно, из-за этого в нём жил неистребимый исследовательский дух. Дима, правда, считал, что в провалах обитают фашисты, засевшие тут ещё с войны, и в доказательство показывал вырезку из газеты «Краевые ведомости». В ней рассказывалась история про то, как во время войны над нашим городом по ошибке выбросился немецкий десант.
Из военных объектов у нас тогда были только тушёнковый завод и железнодорожный мост, за неимением лучшего немецкие десантники решили напасть на них. Но из области вызвали смершевцев, они быстро справились с фашистами, загнали их в лес и перебили по одному.
Это, кстати, правда, я потом узнал. Немецкие каски и оружие в краеведческом музее — остатки как раз той экспедиции. Но только мой приятель Дима считал, что их загнали к провалам и совсем не перестреляли, а наоборот — десантники разобрались со смершевцами и спустились в провалы, в тамошние подземные пещеры. Сейчас все эти фашисты уже давно померли, но оружие их так и осталось внизу, и его легко достать.
Дима хотел себе каску и пулемёт, а я хотел взять себе автомат. Зачем-то. Хотя мог прожить и без автомата. Мы пробирались к провалам, но не срослось, поскольку на полпути Димка встретил в одной из поперечных канав мотоциклетный двигатель без одного цилиндра, Димка загорелся этим двигателем, и мы до вечера тащили его домой, а когда этот двигатель увидела бабушка Димки, то разозлилась и велела нам тащить его обратно.
Больше мы к провалам не ходили. К тому же Димка решил строить полосу препятствий для тренировок на спецназовский манер.
Что-то я развспоминался, вспомнил этого Димку, зачем? Хорошо, что мы туда тогда не попали, провалы — опасная штука, это Озеров правильно сказал...
Мы приближались. Я начинал чувствовать усталость, продвигаться стало тяжелее — под мхом объявились округлые плоские камни, эти камни были будто масляные, и я часто оскальзывался. Упырь реже. Ещё бы — у него ведь суперкроссы, на каких-то, наверное, осьминожках или ещё чем. Подошва пружинит, облегчает хождение.
Но и Упырю было тоже нелегко — на носу болталась прозрачная капля, пот, Упырю жарко, Упырь устал.
А я и вообще... Руки болели, и колени стали болеть, будто кто-то насыпал в них песка, и было ещё верное доказательство того, что я был болен: когда я поворачивал голову, то чувствовал, как мозг на чуть-чуть, но отстаёт от черепа. Голова наполнилась жидкостью, и мозг болтался в ней независимо от остального. Поганое ощущение, самое поганое во всех болезнях. Значит, грипп. У меня всегда такой грипп, причём он возникает сам по себе, стоит мне хорошенько простыть или промокнуть, видимо, бациллы гриппа живут во мне, и стоит немного дать им волю, как они вырываются. А потом всё происходит стремительно: болезнь накидывается и жрёт, день или два дня я валяюсь, и вдруг резко, с испариной, отпускает.
