О нашем особняке я говорила с Джоди так, словно мы в самом деле со временем будем в нем жить. Порой я настолько живо представляла себе этот дом, что он казался мне настоящим. Я даже знала, где он стоит и как к нему попасть – для этого я просто должна вычислить, по какой дороге нужно выйти из города, затем завернуть за угол – и сразу увидишь башню особняка. Я увижу его, и вбегу сквозь красивые железные кованые ворота, и поднимусь по крыльцу к парадной двери с висящим на ней молоточком в виде львиной головы. Но стучать я не стану – я знаю, где нажать на львиную морду пальцем, чтобы дверь тут же распахнулась, и тогда я войду внутрь и увижу Джоди, которая уже здесь и ждет меня.
Нет, я не была настолько глупой, я знала, что Особняк с башней – выдумка, но мне на это было совершенно наплевать.
А затем настало утро, когда за завтраком все изменилось. Буквально все. Я сидела за кухонным столом и обкусывала сэндвич с медом. Я любила разлеплять сэндвич и слизывать мед, чувствуя, как он растекается у меня по языку, но делать это приходилось быстро и украдкой, пока не видела мама. Она у нас, знаете ли, очень строго следит за тем, как мы ведем себя за столом. Мама постоянно пристает к нам со своими придирками – сиди прямо, не греми ложкой, когда зачерпываешь из миски кукурузные хлопья, и так далее. Сегодня Джоди после маминых замечаний нарочно сгорбилась еще сильней, и начала стучать ложкой по фарфоровой миске так, что того и гляди расколет ее. Тогда мама схватила Джоди за плечи и начала трясти.
– Опять ты изводишь меня, упрямое маленькое ничтожество! – цедила мама, встряхивая Джоди на каждом слове – трюх, трюх, трюх!
Джоди напрягла плечи, а голова ее резко качалась то вперед, то назад.
– Прекрати, ты делаешь ей больно, – встревожился папа, опуская свою «Дейли Экспресс».
– А мне не больно, – выдохнула Джоди, продолжая мотать головой, и вдруг запела припев из одной старой жутковатой песни – «Богемной рапсодии» Квинов
[1]
: – Мама-а, ду-ду-ду-ду, – ну, то самое место, где все начинают раскачиваться и размахивать горящими зажигалками.
– Прекрати паясничать! – крикнула мама. – Считаешь, что это забавно?
А папа вдруг начал хохотать и тоже трясти головой.
– Ты взаправду чокнутая, Джоди, – сказал он.
– Прекрати ее поощрять, Джо, – рассердилась мама. – Почему ты всегда становишься на сторону Джоди?
– Потому что я папина дочка, – ввернула Джоди и захлопала папе своими ресницами.
Что верно, то верно. В последнее время Джоди постоянно влипала в неприятности, потому что прогуливала школу и поздно возвращалась домой. Мама могла трясти ее сколько угодно, могла голову оторвать, но сладить с Джоди ей было не под силу. А вот папа иногда мог заставить Джоди и понуриться, и даже заплакать оттого, что она доставляет им с мамой столько хлопот.
При этом папа никогда не говорил о Джоди ни единого дурного слова.
Вот и сейчас он сказал:
– Это не ее вина. Хорошо, согласен, она всегда была слегка упрямой, но в общем-то она очень добрая малышка. Просто сейчас попала в дурную компанию, вот и все. А так она ничуть не хуже своих подружек по школе.
– По школе! Конечно! – продолжала бушевать мама. – Муркрофт – дрянь, а не школа. Ничему хорошему детей там не учат. Они растут настоящими дикарями. Половина из них уже имели неприятности с полицией. Это была наша самая большая в жизни ошибка – отправить Джоди в эту школу. Нашу дочь ждут большие, очень большие неприятности. Ты только посмотри на нее! На кого она похожа?
А по-моему, Джоди прекрасно выглядела. Раньше у нее были какие-то серенькие, мышиные волосики, заплетенные в жиденькие косички, а сейчас она покрасила их в темный оранжево-красный цвет с золотистыми кончиками – загляденье! И больше не заплетает косички, а завязывает волосы в чудесный конский хвост, а спереди носит челку, которую сама же и подстригает. Папа говорит, что Джоди похожа на банку с мармеладом, и шутит, что намажет ее как-нибудь себе на бутерброд, когда она отвернется. Мама же считает, что Джоди загубила свои волосы и теперь выглядит грубой и вульгарной. Джоди была в восторге, когда это услышала. Ей очень хотелось выглядеть грубой и вульгарной.
Джоди долго упрашивала маму разрешить ей сделать пирсинг на торчащих из-под волос ушах.
Мама ни за что не соглашалась, но в последний год Джоди совершенно вышла у нее из-под контроля и проколола уши без спросу. И не раз. Сейчас у нее в одном ухе было целых пять маленьких колечек.
– У тебя в ушах теперь больше дырочек, чем в дуршлаге, – заметил по этому поводу папа.
Мама же от каждой новой дырочки готова была сойти с ума.
– Да ладно, будет тебе, – успокаивал ее папа. – Это всего лишь маленькие симпатичные сережки. Это же не кнопка в носу и не тату.
– Пока что, – шепнула мне Джоди.
А насчет тату она уже ходила в салон, но там сказали, что она еще слишком мала. Тогда Джоди моими фломастерами нарисовала у себя на руках и ногах бабочек, и дроздов, и цветочные гирлянды. В нижнем белье, со своими красно-золотыми волосами, кольцами в ушах и фальшивыми тату моя сестра выглядела просто потрясно, но вот верхняя одежда у нее была в основном такой же скучной и девчоночьей, как у меня. На свои карманные деньги Джоди мало что могла купить. Так что одежду нам покупала мама – на свой вкус, разумеется. Папа мог бы дать Джоди денег, но не решался из-за мамы. Тогда Джоди наплела ему про свои неудобные школьные ботинки, которые натирают ей ноги, и папа дал ей сорок фунтов, чтобы она купила себе новые. И Джоди купила свою первую пару настоящих туфель – потрясающих, сверкающих, красных, на высоких каблуках – и цокала в них по дому, сияя от счастья. Мама была вне себя от ярости. Джоди дала мне примерить эти туфли. Каблуки оказались такими высокими, что я сразу же грохнулась и подвернула лодыжку, но это ерунда. В них я чувствовала себя Дороти, щеголяющей в своих рубиновых туфельках по страницам «Волшебника из страны Оз».
Сегодня утром Джоди была в корявых школьных башмаках и серой форме школы Муркрофт. Она сделала все возможное, чтобы как-то улучшить ее вид, – до предела укоротила юбку и приколола разноцветные значки к блейзеру. А еще нарисовала фломастером маленькие фигурки мультяшных героев на школьном галстуке. Мама начала было ворчать по поводу испорченного галстука, но вдруг замолчала, услышав, как звякнула крышка нашего почтового ящика.
– Почта, Перл. Пойди принеси ее, детка.
Перл – это я. Мое имя означает «жемчужина». Когда я родилась, мама стала называть меня своей чудесной маленькой жемчужинкой, а потом мне дали это имя. Я появилась на свет недоношенной и первый месяц своей жизни провела в специальном инкубаторе. Весила я всего один килограмм и была такой маленькой, что, когда меня разрешили брать на руки, умещалась на одной папиной ладони. Родители очень беспокоились насчет того, как меня воспримет Джоди. Она была в то время маленькой девчонкой-сорванцом, то и дело отрывала головы своим куклам и пинала своих плюшевых мишек – но ко мне всегда относилась очень внимательно и нежно. Осторожно брала меня на руки, целовала мой крошечный сморщенный лобик, гладила мои мягкие жиденькие волосики и говорила, что я самая лучшая младшая сестренка на всем свете.
