На полевых работах. Вода и камень
Я восхищаюсь камнями. Это потому, что я вырос в семье геологов, но не только поэтому. Камни для меня прекраснее даже безумных грейпфрутово-кровавых закатов на Амурском заливе. В них есть загадка: для чего они сотворены такими красивыми – не для удовлетворения же моего эстетического чувства? Они сформировались задолго до того, как появились первые носители этого самого эстетического чувства.
Есть идея функциональности всякой красоты: мужчинам всегда нравились женщины с «такими» бёдрами и «такой» грудью, гарантировавшими здоровое сытое потомство. Даже щегольски расклёшенные брюки моряков – оказывается, тоже для функциональности: такие штаны легче стаскивать с себя в воде, очутившись за бортом, а скажем, кожаные регланы военных лётчиков горели не так охотно, как обычное шинельное сукно или «бумажные» комбинезоны. Но в чём функциональность красоты камня? Есть ли «объективная» красота – или только бессмысленные процессы, проистекающие согласно «законам природы»? Есть ли красота сама по себе – без того, кто способен её оценить? Не для того ли появился человек с его интеллектом, чтобы суметь оценить красоту?
Японцы со своими садами камней давно поняли: камни не менее живые, чем, например, деревья или, скажем, люди. Можно устроить сад из камней и поклоняться камню. Должно любить людей, но чем больше узнаю людей – тем сильнее люблю камни. На Урале в старину красивые камни клали за образа. Американские индейцы говорили: «Для того чтобы понять что-то про себя, пообщайся с камнем в горах».
Есть в прямом смысле слова небесные, инопланетные камни – метеориты. Может быть, самый известный – Тунгусский 1908 года, который и метеоритом-то не был, а был, возможно (точно никто не знает до сих пор; высказываются версии от столкновения материи с антиматерией до безответственных опытов Николы Теслы), чем-то вроде врезавшейся в Землю в районе Подкаменной Тунгуски кометы. Эта загадка сподвигла Лема на роман «Астронавты», в котором Тунгусский метеорит показан космическим кораблём с Венеры (ту же версию ещё раньше выдвинул советский фантаст Казанцев).
Сихотэ-Алиньский метеорит упал в Приморье в 1947-м и был железным. Тот небесный залп стал в Приморье основой особого народного бизнеса – вплоть до начала 2000-х на кратерном поле искали и находили для продажи эти железные осколки, пока они окончательно не выржавели и не заросли. Его фрагменты до сих пор продаются – кусочек этого дикого космического железа хранится и у меня. Небесный металл, осколки космической бомбардировки, которой подражают люди, забрасывая друг друга рукотворными смертоносными метеоритами. Помню, в Лаосе меня поразили сувениры, которые местные жители делают из фрагментов американских бомб, засыпавших их страну во время Вьетнамской войны.
…Они лежат частью у моих родителей, частью – у меня. Кусок вольфрамовой руды с севера Приморья, кристалл горного хрусталя из Якутии, пришлифованный пласт дальнегорского скарна… Мне кажется, что я ими обладаю. На самом деле (вернее, с их точки зрения) я – лишь мгновение в их неспешном существовании. Уникальное сочетание атомов, составляющее меня, распадётся очень скоро, а они останутся. Наивные люди украшают себя камнями. С точки зрения камней люди – даже не бабочки-однодневки, а мыльные пузыри, случайные узоры калейдоскопной мозаики, появившиеся на ничтожное геологическое мгновение. Минералы, насколько люди научились распознавать их возраст, могли родиться и 300 млн лет назад (красные эвдиалиты Хибин); и 1600 млн лет назад (беломориты) – невообразимые цифры для нахального существа, не способного прожить и сто лет. Но зато способного помнить и размышлять.
С внечеловеческой точки зрения мимолётна даже долгая жизнь камня. Он не возник раз и навсегда таким, какой он есть сейчас. Он вырос из горячего расплава, пряного химического раствора, чтобы просуществовать сколько-то миллионов лет, а потом превратиться во что-нибудь ещё, раствориться, расплавиться, распасться – в силу природных ли процессов, по воле ли человека как нового геохимического фактора. Атомы камня продолжат существование в других веществах или же преобразуются в другие атомы, как угрожающий уран всегда стремится стать домашним рыбацким свинцом. Но даже в этом случае мельчайшие частицы, составляющие атомы, каждый из которых подобен планетарной системе или целой Вселенной, никуда не исчезнут.
Пророк Вернадский писал: «Человек становится крупнейшей геологической силой… Минералогическая редкость – самородное железо – вырабатывается теперь в миллиардах тонн. Никогда не существовавший на нашей планете самородный алюминий производится теперь в любых количествах. То же самое имеет место по отношению к почти бесчисленному множеству вновь создаваемых на нашей планете искусственных химических соединений (биогенных культурных минералов)…». Человек – не только объект глобальной геохимии (здесь оказываются неожиданно точными представления о том, что человек по смерти превратится в животное, дерево, камень – с точки зрения геохимии именно так и происходит), но и мощный субъект, осуществляющий невозможные в дочеловеческой природе реакции – сжигание угля, производство бензина, выплавку стали. Это тоже геологические процессы, пусть антропогенные и ускоренные. Беда красивым и полезным камням – их добудут первыми, произведя жестокое вскрытие земной коры, изрезав и изнасиловав её. И потратят на удовлетворение плотских, военных или культурных запросов.
Став геохимическим субъектом, человек присвоил себе очередное полномочие бога.
Не удержусь и вновь процитирую Ферсмана, ещё одного пророка от геологии. Вот что он писал в 1914 году: «…Сама жизнь с её сложным циклом химических изменений, с её особенными сочетаниями элементов в живой материи – лишь отдельный эпизод в великой химической истории нашей планеты. Из продуктов Земли черпает свои силы жизнь, а смерть в вечном круговороте веществ возвращает «мёртвой» природе то, что было у неё взято». И ещё: «Всюду один и тот же закон природы – глубокая связь каждого явления и каждой системы с окружающими условиями, постепенная замена одних равновесий другими, смерть как превращение в новые устойчивые формы и как зарождение нового, лучшего будущего. В этом заключается… вся сложность химических превращений и физических процессов, наконец, вся жизнь человека с её постоянной борьбой и постоянными исканиями». Лучше, глубже, ёмче не скажешь.
Никогда не мог понять, как можно приватизировать землю или воду. Мой стихийный антикапитализм, имеющий и этическое, и эстетическое обоснования, рос из понимания воды и камня как стихий – огромных, вечных, куда более серьёзных, чем зыбкий и кратковременный человек. А раз так – как может человек владеть ими? Как можно верить себе хоть на миг, «покупая» их и «приватизируя»? Это похоже на игры детей в песочнице. Или муравьи бы решили вдруг, что им принадлежит заводской цех. Ничего никому не может принадлежать вообще, что за категория такая – «принадлежность»? Всё и все связаны в одно целое, пусть мы и пытаемся забыть, перестать ощущать эту цельность, разбивая окружающий мир на множество отдельных и якобы не связанных друг с другом частей и выстраивая между этими частями неестественные отношения.
