Сыщику стало по-настоящему жаль ее. Он слишком хорошо знал горечь разочарования, когда вдруг понимаешь, что безумно любимый тобой человек на самом деле не просто далек от идеала, но отвратителен, мелок и совершенно тебе чужд, что он не просто оступился и заслуживает прощения, а вообще не таков, каким тебе казался. Все, что вас связывало, оказывается миражом, ложью – пусть невольной, но ложью.
– Вы говорили с ним? – мягко спросил Уильям.
Женщина побледнела:
– Да. Он просто сказал, что ничего не крал, но обсуждать эту тему не имеет права. Я… я ему верю, но что делать, не знаю. Как это он не может обсуждать, если Квинлен бросил ему такое чудовищное обвинение? Какие могут быть тайны, когда… – она запнулась… – когда речь идет о его жизни?
У Монка мелькнула мысль, что тайна может оказаться еще страшнее прозвучавшего обвинения или подтвердить его. Но сказать этого Айлиш он не посмел.
– Я ничего не знаю, но обещаю вам сделать все возможное, чтобы все выяснить, – пообещал он ей. – И если Байярд невиновен, мы это докажем.
– Но тогда – это Кеннет? – прошептала миссис Файф. – Но в это я тоже не могу поверить!
Сыщик видел, что Эстер очень хотелось утешить ее, но она стояла молча, возможно, потому, что не находила подходящих слов и боялась только навредить своим вмешательством.
Появился Мактир с выражением безысходной скорби на лице, и Айлиш тут же, отступив на шаг, стала официально прощаться.
Монк, уловив причину этой перемены в ее поведении, повернулся, чтобы уходить, но обнаружил, что мисс Лэттерли что-то говорит миссис Файф, не обращая на дворецкого никакого внимания. Он не расслышал ее слов, но успел заметить исполненный горячей признательности взгляд Айлиш. Спустя мгновение дверь за ними закрылась.
– Что вы ей сказали? – поинтересовался детектив. – Нельзя вселять в нее надежду! Вполне вероятно, что это сделал Макайвор.
– С какой целью? – горячо возразила медсестра, упрямо вскинув подбородок. – Чего ради стал бы он совершать подобный поступок? Мэри ему нравилась, а деньги за аренду какой-то фермы – не причина для убийства.
Разозлившись, Уильям не стал продолжать спор и быстро зашагал в сторону Принсес-стрит, по направлению к лавке ювелира. Эстер слишком наивна, чтобы понять его, и чересчур упряма, чтобы стоило ее убеждать.
В тот вечер Монк явился на обед, одетый, как всегда, безукоризненно. Лэттерли, на его взгляд, выглядела сущим пугалом в своем сером платье – том самом, в котором была на суде. Они теперь располагали сведениями, основательно меняющими положение Байярда Макайвора и Кеннета. В ювелирной фирме им сообщили, что бриллиантовую брошь заказывала вовсе не Мэри, хотя плату записали на ее счет. Сделал это Кеннет. Ювелир решил тогда, что тот выполняет данное ему поручение, и не стал задавать никаких вопросов, о чем очень пожалел впоследствии – когда узнал от самой миссис Фэррелайн, что та не заказывала такую брошку и даже никогда ее не видела. Конечно, с ним все было улажено, а что произошло между Кеннетом Фэррелайном и его матерью, специалист по украшениям не имел никакого представления.
Как обычно, гостей встречал Мактир, проводивший Эстер и Монка в гостиную, где уже собралось все семейство, словно предчувствуя, какую новость им предстоит услышать. Впрочем, в сложившейся ситуации в этом не было ничего странного. Эстер теперь освободили, хотя она и не была полностью оправдана, а Квинлен открыто обвинил в преступлении Байярда Макайвора. Оставить все в таком состоянии было немыслимо. Даже если бы полиция решила закрыть дело, невозможно было представить, чтобы сами Фэррелайны примирились с таким положением.
Первой, как всегда, гостей заметила Уна, всего на мгновение, впрочем, опередившая бледного, мрачного Элестера.
– Добрый вечер, мисс Лэттерли, – подчеркнуто вежливо заговорила она. – Очень мило, что вы согласились прийти. Женщины, как правило, так злопамятны…
У Монка мелькнула мысль, что в этих словах звучит скрытый вопрос. Элестер же выглядел затравленным, что было неудивительно, если допустить, что он знает об убийстве, совершенном его братом или мужем его любимой сестры, да притом убийстве его собственной матери. Такому не позавидуешь! Стоя в этой изящной гостиной, где высокие окна были украшены пышными шторами, в камине играл огонь и вся атмосфера пронизана гордостью за многие поколения предков, детектив ощутил острый приступ жалости к старшему из братьев Фэррелайнов. Что, если виноват Байярд? Элестер и Уна вместе росли, их как никого другого связывали общие мечты и страхи… Если обвинение падет на мужа Уны, для ее брата это будет почти таким же ударом, как для нее самой. И только от Элестера она не станет скрывать своих страданий, разочарования и стыда. Неудивительно, что он не отходит от сестры, словно испытывает постоянную потребность прикасаться к ней, и только нежелание проявлять свою боль на людях сдерживает его.
Эстер что-то ответила миссис Макайвор, постаравшись превратить разговор в обычный обмен приветствиями. Им с Уильямом предложили вина. Айлиш перехватила взгляд сыщика. Вид у нее был расстроенный: она понимала, что кое-кто будет связывать с ней брошенные ее мужем обвинения. Досадно, что именно им, похоже, мисс Лэттерли обязана свободой, хотя подвел Файфа к этому своими вопросами адвокат Аргайл.
Квинлен стоял в дальнем конце комнаты в глубокой задумчивости, устремив на Эстер насмешливый взгляд. Возможно, ему было любопытно, как она поведет себя с ним. Монк ощутил приступ отвращения к этому человеку. Не из-за Лэттерли – та сама сумеет себя защитить, а не сумеет, так тем хуже для нее! – а из-за Айлиш, не имеющей возможности избежать общения с мужем.
Байярд стоял у камина, стараясь держаться подальше от свояка. Он был бледен, словно после бессонной ночи, и имел затравленный вид, как человек, приготовившийся к безнадежной борьбе.
Кеннет, присев на ручку одного из кресел, с нескрываемым интересом наблюдал за Эстер.
Началась вежливая беседа обо всяких пустяках, но казалось, что в комнате царит напряженное молчание в ожидании, чтобы кто-нибудь затронул единственную волнующую всех тему. Первым не выдержал Элестер:
– Уна говорила, что вы интересовались той второй брошкой, которую никто не видел. Не понимаю, зачем вам это понадобилось. – На его лице читалась любопытная смесь сомнения, недоверия и надежды. – Не думаете же вы, что ее мог взять кто-то из слуг?.. Или она просто потерялась? Мама была человеком аккуратным… – Наступившее внезапно молчание заставило его прервать фразу: до сих пор невыясненной оставалась судьба жемчужной броши, и поднимать этот вопрос сейчас, в присутствии Эстер, было достаточно бестактно.
– Нет, не думаю, – мрачно ответил Монк. – Мне очень жаль, мистер Фэррелайн, но все объясняется очень просто. У вашей матери никогда не было бриллиантовой броши. Ее заказал ваш брат Кеннет, вероятно, для того, чтобы подарить своей подружке, очень озабоченной тем, чтобы снова не оказаться в бедности. Вполне понятное стремление – если не для вас, то для человека, которому приходилось проводить ночи напролет без сна от голода и холода.
