Ужасные месяцы тоски и надежды, так мало походившей на надежду, ужасные месяцы терпения и отчаяния! – они так глубоко врезались в ее сердце, что только одна любовь могла бы залечить эти раны!
Сара дрожала от холода, потому что поднялся очень сильный ветер, но ей это было скорее приятно; физическое страдание несколько облегчало ее душевную муку.
Как много ждала она от этой ночи, ночи их встречи после разлуки!
Первая ночь!
Она целый год готовилась к этой минуте, изнемогая от предвкушения счастья, – а теперь…
Когда она услышала голос Жюльена, все ее существо потянулось к нему, несмотря на то, что он сказал: «Алло!» Венец тривиальности, пародия на встречу возлюбленных. «Алло!»
Какой злой иронией звучало это слово!
Но она охотно простила бы ему даже это «Алло», если бы он оказался прежним, любящим Жюльеном! В сущности, он очень мало изменился, разве немного пополнел, но так незначительно, что это могли заметить только внимательные глаза любящей женщины. Зато голос очень изменился, стал грубее и утратил благородные интонации прежних лет.
Мысли бешеным вихрем кружились у нее в голове. Внезапно ей вспомнилось начало какого-то стихотворения:
Занавесь свои окна, занавесь свои окна…
Какая-то другая женщина тоже хотела скрыть свое горе!
Сара нерешительно потянула ставень, он захлопнулся с глухим шумом; в комнате мгновенно воцарилась темнота – символ беспросветного горя.
Глава 27
Мы всегда теряем то, что любим.
Б. В. Ит
– Итак, мы возвращаемся, – сказала Гак, – это факт.
– Возвращаемся? – с грустным недоумением переспросил Франсуа.
– Вот именно, все мы, и французы, и англичане, – подтвердила Гак с иронией. – Что касается меня, то я жду не дождусь минуты, когда мы выберемся из этого вонючего басурманского края! От ее светлости осталась одна тень. И то ли еще будет! Это мое твердое убеждение, Франсуа! Она уверяет, что не страдает бессонницей, но взгляните на ее глаза! И если все у них благополучно, то почему его не видно? Он не приходит, не пишет, даже не телефонирует! Это не похоже на любовь! Тут что-то неладно, даже очень неладно, вы и сами понимаете это, Франсуа! И по-моему, самое правильное – вернуться домой.
Франсуа стоял на коленях и усердно тер фонари; такое положение вполне соответствовало тем чувствам, которые он питал к Гак в эту минуту.
Его расстроенное, огорченное лицо тронуло ее до глубины души.
– Не принимайте это так близко к сердцу, – сказала она, – иначе я не выдержу. Вместо того чтобы уложить ее в постель и послать за доктором, я должна делать вид, что ни о чем не догадываюсь и что все в порядке, а если еще и вы будете горевать, то я не выдержу! Вильям непременно заразится чесоткой от здешних паршивых собак, и это будет последней каплей! Я положительно не знаю, за какие грехи мы так жестоко расплачиваемся. Целый год мучений и страха, в продолжение которого я не имела ни одной спокойной ночи, думая о том, на чем спит миледи, в продолжение которого я не проглотила ни одного лакомого кусочка, не укорив себя в этом и не вспомнив о том, как питается миледи… а теперь стряслось это! Все мужчины свиньи, Франсуа, и совершенно необъяснимо, почему женщину, которая может жить самостоятельно и беззаботно, все-таки тянет к ним!
– Чтобы сделать их лучше, – мягко возразил Франсуа, – такова воля провидения!
– Почему же это провидение не делает их лучше с самого начала? – с возмущением отрезала Гак.
Франсуа взял ее за руку.
– Я в полном отчаянии, Франсуа, – сказала она жалобно. – Знаю, что и вы тоже. Она проиграла и все-таки не перестает надеяться. Чем только все это кончится? Только взгляните на нее. Она все время разыгрывает роль, и это самое ужасное! Требует газет, а читает только объявления, даже не объявления, а то объявление, которое первое попадется ей на глаза, исключительно для того, чтобы ввести меня в заблуждение. Она делает вид, что интересуется модными журналами и туалетами, но это только вид! Почему Жюльен Гиз не умер в раннем детстве! Я уверена, что он сыграл обратно из-за процесса и всего остального.
– Я опасался этого и раньше, – признался Франсуа.
– Но ждали, чтобы я первая высказала ваши опасения? – не удержалась Гак, чтобы не уколоть его.
Она постаралась придать своему лицу веселое выражение и отправилась к Саре.
– Не желаете ли проехаться, миледи? Франсуа говорит, что автомобиль в порядке. Прощальный визит здешним местам? Не правда ли?
– Пожалуй, – согласилась Сара. – Вы тоже поезжайте с нами, Гак!
Сара была рада вырваться из угнетающей атмосферы отеля.
Франсуа надел белые чехлы на сиденья авто, и они приятно холодили тело.
Сара откинулась на подушки и лениво смотрела на мелькавшие перед ее глазами улицы.
Какое разнообразие красок, какая интенсивная жизнь, какой шум, какая жара и какая вонь!
Гак демонстративно держала платок у носа; Вильям дремал около Сары и, кажется, наслаждался прогулкой; яркий свет то и дело сменялся тенью, когда они проезжали под крытыми галереями, перекинутыми от одного дома к другому.
В темных лавчонках виднелись выразительные, увенчанные тюрбанами головы с черными волосами и крючковатыми носами – живые иллюстрации к библии.
– Ну и одеваются! – воскликнула Гак. – Точно в купальных костюмах – и дешево, и отвратительно! Посмотрите только на эту девчонку, Франсуа! Удивляюсь, о чем только думают законы? Немудрено, что их не выпускают из гаремов. Там им только и место!
Однообразное движение и солнечный свет благоприятно подействовали на Сару; она на некоторое время забыла о своем горе.
Автомобиль сделал крутой поворот, промчался через туннель и въехал в преддверие необозримой Сахары. Дорога стала хуже, пришлось ехать медленнее, но панорама была поистине волшебная: безграничная, отливающая золотом пустыня с редкими пальмами, которые вздымали свои стволы к ярко-синему небесному своду, расстилалась перед ними.
– Карфаген, миледи, – неожиданно провозгласил Франсуа, указывая рукой направо.
И Сара увидела вдали стройные колонны, из которых некоторые гордо возносились к небу, а другие, полуразрушенные, точно пригибались к земле. Их неправильные очертания были необыкновенно эффектны.
Карфаген! Молва о роскоши, которая гремела некогда по целому свету! Теперь на его месте паслись кони, тучами вздымался песок, жалкие кактусы росли среди развалин.
Императоры разъезжали здесь в своих колесницах, кровь солдат лилась рекой, люди рождались, умирали и любили… Песок засыпал теперь и побежденных, и победителей, и славу, и любовь!
Было что-то безнадежное в этой картине, над которой распростерся лазурный небесный свод и над которой ветер крутил желтые, как янтарь, крупинки песка, отливавшие золотом в лучах жгучего солнца.
