Следом за мной вернулся мой сокамерник. Оказывается, он был несколько старше меня. На вид лет семнадцать. Высокий, сутулый, в очках. Очки, правда, всегда оставлял на тумбочке и с собой не брал. Странный.
Я громко поздоровался, он что-то буркнул в ответ и лег на кровать. При этом надел очки. Диалог не задался. Я снова посмотрел в потолок.
В тот момент я вдруг вспомнил о предсказании Паулины. Ведьма предсказывала мне такой исход и даже предлагала уехать подальше из деревни, чтобы избежать этого кошмара. Знал бы я тогда, что все так случится, то бежал бы из деревни без оглядки.
Ни за что не допустил бы подобного. Слишком высока оказалась цена моей беспечности. Отныне я должен был научиться рассчитывать ситуацию на несколько шагов вперед. Так поступают мужчины, так буду поступать я.
Еще ведьма просила меня, чтобы я пришел к ней сразу после случившегося. Вероятно, она знала, что все произойдет именно так. Ведь если бы я прибежал в тот день к ней, то не встретил бы доктора. Не приехал бы в дурдом и не стал пациентом.
Признаться, у меня совершенно вылетело из головы это обещание. Нельзя было сказать, чтобы я сожалел о случившемся. В тот момент уже было все равно.
Кроме того, я вдруг вспомнил еще одно предсказание. Колдунья прочитала мне свое видение по чайной чашке. Оно гласило, что вскоре я покину родную деревню и уеду далеко-далеко. Сейчас я очень надеялся, что это не психушка. Ведь нельзя же считать дурдом далеким краем.
Дверь в палату распахнулась, и на пороге появилась Марта. В руках — стойка для капельницы, в карманах — пакет с ватой и шприцем.
Она сразу же направилась ко мне.
— Очень хорошо, что ты на месте. Сейчас поставлю укол и капельницу, отчего сразу же уснешь. Кстати, врач прописал тебе лекарства, начнешь принимать их уже вечером.
Я повернулся на бок, она шлепнула безболезненный укол. Через мгновение поставила капельницу и вышла из палаты.
Снова блаженные волны по всему телу и снова приятная усталость. Интересно, что они такое ставят? В следующий миг я просто вырубился.
02 июля 1994 года
Прошло три недели с момента моего пребывания здесь. Каждый день я то и делал, что спал. Спал сразу после завтрака, спал после обеда и даже просыпал ужин. Сны не снились, а если и снились, то я их не помнил. Каждый день капельницы, таблетки, уколы. От них мой мозг просто отключался, я двигался как лунатик. Действительность воспринималась как реальный сон, при этом я утратил способность к мыслям и размышлениям.
С одной стороны, я был живой человек, который встает, чистит зубы, принимает душ, завтракает и в то же время ко всему безразличен. Как животное. Радовался, что жив, остальное безразлично.
С другой стороны, я радовался именно этому. Теперь все, что раньше было со мной, стало таким далеким и таким нереальным. Все казалось страшным сном.
Сегодня был первый день, когда мне отменили капельницы. Теперь мне ставили только уколы, да и то только на ночь. Настало время таблеток или колес, как мы их называли.
Мы выпивали их разом, всю горсть, запивая двумя глотками воды. Затем отправлялись на завтрак.
С некоторыми из пациентов-подростков я даже подружился, однако это длилось недолго. Кого-то выписывали, и их сменяли незнакомые сердитые лица. Кого-то переводили в другие отделения.
Когда я спешил на уколы, то каждый раз натыкался на одного парня. Двухметровый увалень, крепкий в плечах, с трехдневной щетиной. На вид ему было все тридцать, на деле же, семнадцать лет.
Он попал к нам добровольно, без принуждения. Все из-за того, что три недели назад он похоронил своих друзей и любимую девушку.
Случилось все в обычный летний вечер. Он, его девушка Саша и еще три друга отмечали день рождения на катере. Богатые родители подарили одному из отпрысков. Ребятишки беспечно проводили время на судне в свое удовольствие. Естественно, не обошлось без спиртного.
Наш герой настаивал сойти на берег и посетить местную дискотеку. Но не был услышанным остальными. Так, скучая, он лег спать, остальные продолжили веселье. Проснулся от резкого толчка и холодной воды.
Было темно, и ему повезло зацепиться за бревно. Так он пролежал в воде, ожидая помощи и друзей. Спасатели вытащили на берег тело Саши и троих друзей. Экспертиза упрямо твердила, что за штурвалом была выпившая Саша. Ее тело обнаружили под катером с характерными царапинами на руках.
Затем вынесли версию, что в темноте девушка не справилась с управлением и направила катер на сваи у берега. Троих друзей одновременно с ней выбросило на арматуру, а сверху их придавил катер.
Наш герой очень долго оправдывался перед родителями невесты. Оправдывался за то, что остался жив. Его родители помогли организовать похороны и даже оплатили половину стоимости. Но это не помогло, мальчика все равно продолжали обвинять.
Чтобы страсти поутихли, наш герой решил лечь в психушку и пролечить расшатавшиеся нервы. Но по большому секрету вам скажу, глядя на него, я не видел горя в его глазах. Не видел ни испуга, ни сожаления от безмерной утраты. Он целыми днями читал книги у себя в палате, подолгу спал и бродил по парку. В общем, вел себя, как обычно ведут люди в жизни.
Когда он выписывался из клиники, то первым делом полетел в Ригу к своему отцу. Тот обещал ему поправить нервишки, развеяться в Швейцарии.
Медсестра принесла газету спустя два дня после его отъезда. В ней было написано, что некий молодой человек, из-за которого погибли молодые люди, веселится на горнолыжном курорте. В то время как родители погибшей девушки рассчитываются с долгами, связанными с похоронами. Молодой человек не только быстро умыл руки, да еще и не дал ни копейки на похороны.
Меня потрясло это до глубины души. Вот такие, как я, попадают в психушку по независимым от нас обстоятельствам или по здоровью, а некоторые используют желтый дом как прикрытие. Не более того.
Я много думал над этой ситуацией, признаюсь честно, она меня поразила своей циничностью до глубины души.
Один раз был такой случай. К нам привезли подростка лет одиннадцати. Его в корпус нес родной отец на руках. Парнишка орал матом на всю территорию больницы. От этого крика весь персонал сбежался на крыльцо, чтобы посмотреть на крикуна.
Но мне в отличие от остальных было жутко. Мальчик заливался истерикой. Лицо, покрасневшее от слез, тело, выгнутое звездой. Он кричал, не переставая, пока его не отнесли к Костасу. Тот сделал успокоительный укол, и мальчик стих.
Чуть позднее этого мальчика определили в самую дальнюю палату. Затем спустя пару дней о нем благополучно все забыли.
Паренька, что делил со мной палату, звали Лан. Его, так же как и меня, упекли в психушку собственные родители. И не потому, что он был сумасшедшим или больным. Нет. Не был.
Лан был совершенно здоровым. Однако в свои юношеские годы он совершенно ничем не интересовался. Абсолютно.
