Водителей, вообще, всегда и кормили лучше всех. За этим отец особенно следил. Все они, понятно, всегда получали от охот, свою долю. Нечего и говорить, что все водители отца быстро делались, чем-то, вроде членов нашей семьи и любили эти охоты даже больше нас – за добычу, азарт и удовольствие…
Тем более, что в них всегда присутствовал дух непредсказуемости и удальства отца – на охоту могли сорваться в любом составе, в любой момент…
Однажды, мой будущий свояк, тогда ещё студент, заскочил к нам, «на минутку», за какими-то лекциями по общей хирургии. Мне было, почти 5, так что эту охоту я уже хорошо помню. Не успел он оглянуться, как уже сидел на кухне и делал на пулях нарезки «дум-дум», собираясь с нами на коз, а немного погодя, мы уже вихрем мчались куда-то, на Север, чтобы свалиться ночью на голову какой-то сельской свадьбе, где в большом амбаре уже спали на сене вповалку десятки гостей…
Сонный, я тыкался вилкой в какие-то тарелки на большом не убранном столе – наша машина засела в болоте по оси и здесь нас давно не ждали. А к «Победе» посылали трактора…
Но и ночная езда имела свой азарт – на свет фар из кустов часто вылетали шальные зайцы и бежали, дураки, впереди довольно долго – в полосах чужого им света.
Эра чудовищного, совершенно невероятного засилья зверья, птицы и рыбы в Сибири оборвалась мгновенно – всего через пару лет хрущёвской «химизации». Всё в ней исчезло в момент – как сгинуло!..
Да и мне посчастливилось там застать, всего лишь краешек, того фантастически бескрайнего, беспредельного охотничье-рыбацкого счастья!..
Из машин я больше всего любил огромный «трофейный» «додж», стёкла в котором не опускались, а поворачивались, а из трофеев, мне запомнились громадные оленьи рога и медвежьи шкуры. Одна из которых, долго лежала в моей комнате вместо ковра, пока, как-то по весне, не завоняла псиной, и её не вынесли на сеновал, где я, иногда, спал летом, если планировал похождения или рыбалки….
А ещё, лет через 5, вместо того, чтобы окончательно её выбросить, я подарил её в Ленинграде, какой-то пианистке – под её белый рояль – и там долго визжали от восторгов. В том далёком году, в тайге случился неурожай и медведи шли к деревням «на овсы». Положили их тогда, как рассказывал мне папа, под одними только Бирюлюссами, больше двухсот, а клали их, ещё и под Большим и Малым Улуем…
Местные в то лето брали их на «шары», устраивали засады и долбали жаканами и пулями…
Но для отца, вся эта наша пальба, была, конечно, лишь мелочью для забавы детей. По настоящему, они развлекались стрельбой с генералом Редькой – начальником местного авиа-училища. Там уж, они отводили душу, «по полной», в стрельбе из всех имеющихся, в том училище, видов оружия. Начинали с пистолетов. Затем шли винтовки, потом автоматы, за ними пулемёты с трассирующими пулями. Наконец, миномёт. Кончалась забава, видимо, за не имением под рукою, ракет, обычной выпивкой и стрельбой из пушки…
Но оружия и дома хватало – отец несколько раз возглавлял всякие делегации на разные войны и фронты. Пистолетов было, штуки 3, а винтовок и ружей, и того больше. Брат провожал своих девушек с «Парабеллумом» с 8-го класса, ну а я носил его, уже с 6-го. Этот «Парабеллум» папе подарил Куусинен, так, что папа его очень любил…
Оружие, конечно, добавляло нам уверенности в себе, но воспользовался им только брат, да и то, однажды. Как-то, он припозднился и возвращался по ночному Красноярску, в котором редкая ночь обходилась без раздеваний и убийств – в городе тогда, во всю, хороводилась своя «Чёрная кошка». Так, что позднее время, тогда было особенно опасным. Ночная прогулка от Стрелки до вокзала приравнивалось к фронтовому подвигу…
Где-то, на полпути к дому, он получил из подворотни дежурную просьбу «закурить» – обычную бандитскую приставалку. В ответ, он срельнул поверх головы просившего. Больше, насколько мне известно, уже ни кто, ни с какими просьбами, к нему не обращался, куда бы он ни ходил…
Естественно, что и вся наша школа знала, что иногда я прихожу с боевым оружием даже на занятия – а я этого и не скрывал – и кое-кто, трепетал. Жаль, что этого не знали тогда уже и все наши учителя…
Больше всего, меня смешил наш военрук, постоянно предлагавший поменять мой «Парабеллум» на его «Ласточку». Со временем, я дошёл до того, что запросто одалживал пистолет на день-другой с полной обоймой приятелям…
Когда отца положили в больницу, и я оставался дома один, то, одуревая от скуки, я приглашал, иногда, с десяток одноклассников в гости и мы играли в квартире, дворе, саду и сараях, в войну – оружия в доме хватало на всех. Играли мы в неё настоящими – боевыми патронами, лишь высыпая из них порох, потом обедали и слушали музыку…
Мама никак не могла понять, отчего некоторые двери в доме были в странных отметинах. Сегодня я могу уже это признать: за неимением дарта, тренируясь, я бросал в них трёхгранные штыки с наборными перламутровыми ручками, которыми, приходящие мясники, забивали наших свиней…
До сих пор не могу понять, как это мы тогда никого не угрохали – ведь изредка попадались патроны, порох из которых мы, по рассеянности, и не высыпали…
Не менее солидно обставлялись и рыбалки, на которые мы отправлялись за сотни километров, «артелью» – несколько семей на машинах, в самую, что ни на есть, тьму-таракань! Куда-то, далеко-далеко вниз по Чулыму, куда, загодя, забрасывались на грузовиках, провиант, моторки и невода. Снедь же и ящики с напитками, привозились «в подарок» гостями-директорами с местных заводов…
Импровизированные столы накрывались в лагере прямо на траве, и тут тоже начинались долгие трапезы с многочисленными гостями из местных. Рыбы в тех местах много ещё и сейчас, ну, а тогда… И говорить нечего…
Улов делился поровну, но мы брали домой только линей, осетров и стерлядь. Линей довозил я живыми в папиных резиновых сапогах, и они долго потом жили у меня в больших, врытых в саду, деревянных бочках, в которых я им устраивал сказочный подводный мир. Перед тем, как они окончательно попадали на кухню, где их жарили в сметане с зелёным луком и яйцами. Чёрной икры, которую готовили по приезду, случалось до килограмма…
Через много лет, уже на Тихом – под Ванино, я увижу дикое варварство, когда по берегу тянется на километры, серебристая полоса из выпотрошенной и выброшенной, кеты и горбуши. Икру там, браконьеры заготавливали, уже тоннами! И вспомню, такие скромные и аккуратные, наши уютные рыбалки…
Я рос среди взрослых, рано проникаясь их интересами. Всего вокруг меня было через край – и незаурядных людей, и чрезвычайных событий, и тайной информации. Застолья были многочасовыми, а иногда и внесуточными, и являли собой впечатляющую школу жизни – яркую, фантастическую, запоминающуюся. К тому же, все они были непредсказуемыми – в любой момент мог приехать, кто угодно, и тут же, накрывался большой стол в гостиной – таковы были наши порядки.
Много пилось, елось, стрелялось, рассказывалось, декламировалось поэм и стихов, пелось песен, но ещё больше говорилось о политике. Причём вещей, о которых, надо было помалкивать. Везде!..
