— Нет. И ты знаешь почему? Потому что в моей жизни всегда были женщины… После печального события в клинике я могу говорить с тобой как с взрослым человеком. Все излишки гордыни я сливал вместе со спермой. Как только я замечал за собой признаки мании величия и переставал прислушиваться к мнению окружающих, считая себя последней инстанцией, я начинал бить тревогу. Красивое женское тело легко помогает излечить звездную болезнь. Когда старик ложится в постель с двадцатилетней красоткой, в его голове многое проясняется. Он лишний раз убеждается во всемогуществе денег: живое доказательство тому находится в его постели… Прелестное создание расточает улыбки старому сморщенному стручку вовсе не потому, что испытывает к нему любовь или страстное влечение. За все заплачено вперед. Ты кое-как занимаешься с ней любовью, сожалея только о том времени, когда был в постели любовником с большой буквы. Она же вдруг ни с того ни с сего начинает петь дифирамбы твоей несчастной усталой плоти. И тут-то ты понимаешь, что настал момент держать ухо востро. Если красавица говорит с тобой приглушенным голосом (они почему-то считают, что после любви надо с томным видом говорить шепотом. Я знал только одну особу, которая громко кричала мне в ухо… Из-за моего преклонного возраста она принимала меня за глухого), если она вдруг говорит: «Дорогой, это было прекрасно», — то эти слова должны прозвучать для тебя набатом. Если ты поверишь ей, значит, ты — параноик… И твоя песенка спета… Тебе перевалило на восьмой десяток, и ты поверишь в то, что можешь довести девицу до оргазма? То же самое ждет тебя в делах. Ты начинаешь верить подхалимам… Благодаря женщинам мне удалось сохранить ясность ума… В моем офисе один тип произнес однажды приглушенным голосом: «Мсье, вы никогда не ошибаетесь», — и мне вдруг показалось, что я слышу: «Дорогой, это было прекрасно». Я тут же выставил этого подхалима за дверь. Он полагал, что может разбудить во мне спящего параноика. Своей лестью он хотел заставить меня поверить в мое превосходство над другими людьми. Непростительная ошибка! Если ты начнешь строить иллюзии насчет своей мнимой эрекции, ты — покойник…
Немного помолчав, он добавил:
— Внученька, я всего лишь мужчина… Богатый, но все же мужчина… У тебя еще будут дети… Поверь мне…
Другие дети? Никогда. Отныне целью ее жизни будет месть. Эта разрушительная навязчивая идея уже зародилась в ее голове.
Как она может забыть странную медсестру, которая вошла к ней в палату за час до ее выписки из клиники? Женщина была похожа на спрута, оставлявшего позади себя в воде чернильное облако… От нее так и веяло неприкрытым презрением.
— Я еще не знакома с вами, — сказала Анук.
— Здесь нет времени знакомиться, — ответила медсестра.
И добавила:
— И не надо… Что бы там ни говорили те, кто хотя бы однажды здесь побывал, они этого никогда не забудут.
Женщина словно пригвоздила Анук к позорному столбу. Да, пребывание в этих стенах никогда не сотрется в ее памяти.
Медсестра тяжелым взглядом окинула Анук. Девушка видела такой взгляд на женских портретах голландской школы восемнадцатого века. Сердце Анук забило тревогу. Эта женщина пришла, чтобы принести ей несчастье.
— Мне поручили измерить напоследок вашу температуру…
Маленький термометр во рту. С привкусом льда. Почему она слушает эту ведьму?
Медсестра берет термометр, смотрит на него, встряхивает и кладет на место.
— Температура нормальная. Вы можете одеваться. На улице вас ждут…
Анук предпочла бы одеться в одиночестве. Однако женщина не уходила. Она стояла, скрестив руки.
Анук повернулась к ней спиной. Она спустила вниз шелковую ночную рубашку, которая распласталась магическим кругом на полу у ее ног. Затем она, стоя поочередно то на одной, то на другой ноге, натянула кружевные трусики. Покончив с нижней частью тела, она принялась застегивать лифчик.
— Ваш браслет…
Женщина подала ей браслет. Четыреста граммов чистого золота. Новогодний подарок.
— Какой тяжелый, — сказала медсестра. — И не забудьте ваш пояс. Какой красивый…
Еще бы ему не быть красивым! Он куплен в дорогом магазине на улице Фобур-Сент-Оноре. «Из кожи новорожденного крокодила… С крохотного крокодильчика живьем снимают кожу… Вот почему она такая нежная и мягкая на ощупь… Кто станет оплакивать новорожденного крокодильчика, с которого живьем сдирают шкуру? Ведь он же хищник. Таких полным-полно. Говорят, что они очень живучие и прожорливые… 960 франков, мадемуазель… Заплатите чеком? Ах, заплатит ваша матушка? Мадам, вот касса. Мое почтение, мадам. Мы всегда рады вас видеть у нас… (И уже кассирше) Скорее… Не заставляйте ждать мадам…»
— Вот еще шарф, — сказала медсестра.
— Не могли бы вы оставить меня одну?
Ее голос прозвучал так резко, словно с нее, как с новорожденного крокодила, снимали кожу…
— Мисс, я делаю свою работу.
Она произнесла слово «мисс» словно хотела сказать «дерьмо». Мисс Дерьмо. С вашими деньгами вы могли бы позволить себе родить хоть дюжину детей… Вы — здоровая и крепкая девица… Мисс Шлюха…
— Закрыть ваш чемодан, мисс?
В ее тяжелом взгляде легко можно было прочитать все, что она думает о богачах, у которых есть деньги на аборты, в то время как бедняки вынуждены плодить нищету.
— Ваше кольцо, мисс… Ваша сумочка, мисс… Вы не подкрасите щеки? Чуть-чуть… Все, кто выходит отсюда, почти всегда красят щеки… Потому что они слишком бледные…
Анук посмотрела на себя в зеркало. Она нарисовала помадой на щеках два розовых треугольника и размазала их по лицу. За ее спиной в зеркале отразилось лицо медсестры.
— Мисс, это был мальчик…
Анук почувствовала себя кобылой, которую четверо ковбоев едва удерживают за поводья перед тем, как заклеймить каленым железом. Животное брыкается. Запах паленой шерсти и жареной плоти.
— Это был мальчик.
— Бабская болтовня, — возмутился дед. — Они говорят все, что только взбредет им в голову. Я знаю их…
Анук во все глаза рассматривает Лондон. Мелкий дождик каплями слез стекает по стеклам «роллс-ройса». Лондон не кажется ей негостеприимным городом. Он дает временное пристанище приезжим, но остается равнодушным к их судьбам. Этот город умеет хранить свои тайны.
— Здесь имеются роскошные меховые и ювелирные магазины. Я знаком с некоторыми из их хозяев. Хочешь, я куплю тебе шикарное манто из белой норки? Тебе оно будет к лицу как блондинке. А потом ты выберешь себе дорогое украшение… Самое красивое…
— В настоящий момент я способна лишь считать, — ответила Анук. — Стоимость одного только норкового манто могла бы окупить рождение моего ребенка. Украшение? Есть драгоценности, способные обеспечить жизнь малыша до самого его совершеннолетия… Дедушка, я ничего не хочу.
Они въехали в центр города.
— Мне нравится Лондон, — сказала она. — Здесь я ощущаю себя невидимкой. Этот город лишает меня индивидуальности… Здесь можно раствориться в толпе… В Лондоне никому не интересно знать мое имя…
