— А что вы делали раньше? До того как решили вести себя, как вы говорите, «благоразумно»?
— Я боролась.
— Как?
— Как могла… Мне хотелось разрушить все…
— Все разрушить? — переспрашивает с беспокойством американец. — Это уже насилие. Ненавижу насилие. Насилие — не выход из положения.
— Но шаг к решению проблемы, — говорит Анук.
— Какой проблемы?
— Освободиться от отвращения, которое подступает к горлу.
— Кому?
— Молодым, в особенности из зажиточных или богатых семей…
— Почему?
— Потому что, если судить по нашей семье, именно в таких семьях и создается благоприятная почва для революций.
— Вы говорите глупости! — восклицает Стив.
Он нажимает на газ. Вдали виднеется скопление народа, затрудняющее движение.
— Потому что молодые люди из богатой среды знают, что нет решения их проблемы. Они усвоили, что их родители могут купить все. Деньги создают отношения, а отношения создают деньги, еще и еще… Власть — это деньги, которые все позволяют… Например, финансировать избирательную кампанию…
— У нас тоже отдельные богатые люди частично финансируют выборы… Это вовсе не говорит о том…
— Этим все сказано! — восклицает Анук. — Вам не понять, что заставляет богатых молодых людей примыкать к левому движению? Только безысходность. Всевластие денег. Молодому человеку из рабочей среды ближе всего коммунистические или социалистические партии, дающие надежду на улучшение его жизни… Это партии порядка! В то время как в крайне левые партии идут отчаявшиеся. Они хотят разрушить все до основания… Вот я…
— Вы, — говорит Стив, — мне кажется, представляете опасность для общества, большую, чем эпидемии. Вы проповедываете самое негативное в мире… Подстрекаете к насилию…
Толпа уже совсем близко.
— Это все равно что спровоцировать катастрофу, — произносит Стив с металлическими нотками в голосе.
— Одними разговорами, — замечает Анук.
— Достаточно одного желания, — говорит американец.
Он снова сбивает ее с толку. Последнюю фразу он произносит почти без акцента. Анук поворачивает голову и смотрит на него, чтобы убедиться, что рядом сидит один и тот же человек.
— Кто же хочет спровоцировать катастрофу? — спрашивает она.
— Вы… И такие, как вы… Революция есть не что иное, как серия искусственно вызванных катастроф… Такими же несознательными людьми, как вы… и вашими приятелями…
— У меня нет больше… приятелей… — говорит она с тоской. — Деньги держат меня в золотой клетке.
— Вы и ваши единомышленники, — произносит Стив почти сквозь зубы, — настоящая чума… Нет более никчемных и бесполезных людей, чем вы и вам подобные…
Его руки вцепились в руль с такой силой, что побелели фаланги пальцев.
— Вы нужны только для того, чтобы вас использовать в качестве марионеток для пропаганды необходимости диктатуры. И неважно, какая это диктатура, левая или правая…
Они поравнялись со скоплением народа. Стив сбавил газ. Они уже почти остановились. И, перед тем как дорожный полицейский пропустит их машину Анук успевает разглядеть на обочине дороги залитого кровью человека на носилках, груду искареженного железа, покрытого белой пеной, которую другой полицейский густой струей выливает из огнетушителя.
— Проезжайте! Проезжайте! — кричит полицейский.
Он нетерпеливо машет рукой.
— Быстрее, быстрее.
— Я хотел показать вам, к чему приводит насилие, — говорит Стив.
Его лицо сейчас белее полотна, а зубы стиснуты так крепко, что кажется, у него свело челюсти. На секунду он прикрывает глаза.
Залитое кровью лицо. Зрелище не для слабонервных. Кровь хлещет фонтаном. На лице пострадавшего в автокатастрофе застыла гримаса отчаяния. Возможно, человек зашелся в крике от нестерпимой боли… Тра-та-та — одна автоматная очередь… Тра-та-та еще и еще… Нет… Чей-то крик… Крик переходит в предсмертный хрип… Н-е-т…
— Вести машину лучше с открытыми глазами, не правда ли? — спрашивает Анук.
— Заткнись! — произносит он по-английски.
— Э, — говорит Анук. — Вы мне сказали: «Заткнись!» Для такого воспитанного человека, как вы, это уже большое достижение… Если не революционное…
Она зевает и как бы небрежно бросает с явным намерением подколоть его:
— Для меня все в прошлом… Я вышла замуж потому, что меня вынудили сложить оружие… Мой отец оказался сильнее меня… Мне пришлось уступить ему в случае с ребенком… Я сдала свои позиции еще раз, когда вышла замуж за человека, которого он выбрал для меня…
— Бог любит троицу! — произносит Стив по-французски с едва заметным акцентом. — Мне кажется, я нашел точные слова: Бог любит троицу.
— Порой вы говорите на чистом французском языке, а порой с сильным акцентом… Почему? — спрашивает Анук.
— Все зависит от того, хочу ли я скрыть свой акцент… Я не люблю насиловать себя…
— Я не сложу оружие в третий раз, — говорит Анук.
— Когда вы вошли в мэрию, — говорит Стив, — вы оставили ваше оружие в вестибюле?
Анук пожимает плечами.
— Сколько еще времени мы будем ехать до Аннаполиса?
— Минут двадцать…
— Я слишком много жду от этой встречи, — добавляет с задумчивым видом Анук. — Ваш друг Фред — живой пример страданий американского народа…
— Надо же, — замечает Стив. — Какое точное определение… В особенности для человека, который неполные сутки ходит по земле Соединенных Штатов Америки.
— Вы сами мне сказали… Я пришла к этому выводу на основании ваших высказываний…
— Когда вы увидитесь с ним, если такая встреча состоится, постарайтесь вести себя как взрослый человек. И как можно меньше давайте волю своему красноречию, то есть не болтайте лишнего. Осторожнее ведите себя с матерью Фреда. Эта женщина пережила много горя. Ваш неожиданный визит внесет некоторое разнообразие в ее жизнь. Она не говорит по-французски. Вы скажете ей правду о том, что прилетели из Франции вместе с мужем, который отправился в деловую поездку. Попробуйте хотя бы на словах соответствовать вашей внешности: прикиньтесь милой глупенькой блондиночкой, воспитанной в строгих традициях.
— Должно быть, я веду себя слишком развязно, — говорит Анук сухим тоном, — если каждый тип, с которым я имею дело, спешит объяснить мне, что мне следует делать. Мой муж прочитал мне целую лекцию в самолете. Вы же даете мне наставления, как мне следует себя вести накануне самой короткой и бесполезной встречи в моей жизни. Эта дама не представляет для меня никакого интереса, а несчастного больного мне уже заранее жалко… Ненавижу, когда мне что-то приказывают делать…
