– Да, мама, в полном объеме, если того пожелаю. Неловко про это говорить, но я, мама, слишком уж много знаю личного в отношении тебя. Также неловко говорить об этом, но имею в отношении тебя некоторое сексуальное влечение, доставшееся мне от отца, что является несколько неприличным. Он тебя, знаешь ли, очень сильно любил.
– Отчего же мне этого никогда прямо не говорил? Я всегда ждала этого признания от него.
– Полагаю, мама, – пожал плечами, – что слов не требовалось. Он тебя просто любил всю вашу совместную жизнь и в твоей любви тоже нисколько не сомневался.
Тут наш интимный разговор прервали. Ленард, тем же самым очень знакомым движением ноги придвинула кресло из ряда прочих и присела на него. Специально так все так сделала, зараза.
– Не плачь, Атуан, – вступила Ленард в разговор, – Разве я тебя раньше не предупреждала ни о чем? Твой Лон был совершенно прав, я, как правило, ничего не могу предвидеть, кроме очевидных вещей, но именно о них я ранее и говорила. Я с тобой раньше была несколько неправдива во многих смыслах. Вовсе не на твоих детей была настроена, а лично на тебя, моя любовь и интерес к тебе был отражением любви Лона к тебе, на всех твоих детей я настроилась так же, но лишь дополнительно к тебе самой. Я твоя заступница по своему собственному выбору. Не плачь. Не дам тебя в обиду никому. Сейчас говорю совершенно серьезно, без всяких развлечений. Твой сын говорит правду, но не обращай на его слова никакого внимания. Что может знать о любви тот, кто ее еще не познал? Про любовь он знает только на основании памяти предков, не более того. Такой же опыт он мог приобрести, прочитав пару десятков любовных романов. Сам он пока еще никого не любил. Твой Лон тебя любил, причем это произошло бы и без моего вмешательства. Судьба. Тогда же я и решила быть твоей заступницей, не спрашивай почему. Свою дальнейшую жизнь можешь выстроить по своему усмотрению, в том числе даровать свою любовь кому-нибудь еще. Мы будем тебе вместе с мамой и далее покровительствовать. Пока, дорогая.
Ленард растаяла на глазах. По какой-то причине она не позволила мне к ней даже прикоснуться, хотя в конце ее монолога мне захотелось (для соблюдения семейных традиций) поцеловать ее в щечку. Я потянулся к ней, но она не позволила.
– Мама, думаю, какие-либо комментарии к нашему разговору неуместны, всегда знал, что ты находишься под личным покровительством Ленард. Эти ее многозначительные высказывания все-таки несколько раздражают. Она, между прочим, предсказывала безвременную смерть папы в результате вашей любви. Заметь, ничего подобного не произошло. Папа был куда более прав в своих прогнозах и оценках.
– Что же мне делать?
– Ты, мама, можешь делать все, что хочешь. Думаешь, я не знаю ничего? Делай то, что считаешь нужным или возможным. Ленард только что тебе обещала свое полное покровительство. У меня только просьба: делай это напролом, не оглядываясь ни на кого. Только так и надо. Если у тебя еще несколько детей появится – так тому и быть. Мне кажется, что именно моего мнения на этот счет ты ранее и боялась, и я выполнял дурацкую роль тени своего отца. Позволь, я пойду? Меня две девушки ждут, перед серьезными жизненными испытаниями хочу покувыркаться с ними как следует. Не забудь спросить свою подружку о том, действительно ли я обижал ее доченьку, или было все наоборот? Тона, знаешь ли, устроила мне такое, да с таким энтузиазмом, что чуть ли не решил, что следует стать двоеженцем, женившись на них обеих. Но мама, все-таки любви тут и правда не было, только секс, буйный с трех сторон. До свидания, мама.
Через десять дней после этого памятного разговора я переместился на площадку прибытия, на место сбора очередного призыва в Академию безопасности и разведки империи, в городок с непримечательным названием Дониел. Опыт предков подсказывал, что жительницы этого городка на ближайшие пять лет для меня будут самыми лакомыми предметами охоты.
Все-таки опыт предков ввел меня в заблуждение относительно того, что меня должно было ожидать. На территорию академии перевезли меня и всех других новобранцев без всяких изысков и дурацких построений на вполне новеньком десантном флайере. Без всяких понтов по прибытии, майор службы безопасности скомандовал всем убрать форму и все имеющиеся знаки различия лет на пять. Разумеется, его не смутило, что среди призыва был даже один полковник. Каждому вручили по баулу и все переоделись в комбинезоны, извлеченные из этих персональных баулов.
Выступление майора перед весьма неровным строем новоиспеченных курсантов сложившимся стереотипам также не соответствовало.
– Господа курсанты, мы вас тут не в говно будем превращать, а, наоборот, в конфетку. Отношение будет соответствующее. Забудьте про методы обычных армейских учебок. У нас тут, знаете ли, академия. У нас будут другие методы. Мы вряд ли кого отбракуем, так как случайных людей здесь быть не может. Мы всех вас заставим работать на полную катушку, всем найдем дело. Режим работы – упал-отжался. Нельзя будет задавать никаких вопросов. Нами также будет применяться режим рядового, но он так и будет заранее обозначен для всех. Будет также режим лейтенанта, режим ответственного, академический режим. Обо всех режимах вы будете заранее предупреждены. Вместо казарм у всех у вас будет общежитие по четыре человека на комнату. Такой вариант считается оптимальным, и он себя оправдывает. Вы уже расписаны по комнатам, даю вам тридцать минут для заселения и ознакомления. После этого по сигналу домовых все выбегают строиться и приступают к занятию в режиме все-таки рядового, поэтому строиться надо будет идеальным образом, а не так, как вы сейчас стоите. Для начала совершим марш-бросок на неопределенную дистанцию, посмотрим на ваше физическое состояние.
Понеслась. Демократичность была только кажущейся. Весь учебный процесс был построен на том, чтобы курсанты валились с ног от усталости концу дня. Кто бы сомневался?
Я полагал, что единоборства не вызовут у меня затруднений. Поначалу так и было. Единоборствами мы занимались в так называемом лейтенантском режиме. Мы переходили в этот режим и занимались поединками по десять раз в день в самых различных местах. Все было для меня гладко только до тех пор, пока не приступили к использованию подручных средств. Я иногда побеждал, иногда поддавался специально, стараясь не особенно выделяться среди прочих. Совершенно не мог себе представить, каким образом поддаться человеку, пытающемуся отрезать мне голову пластиковой тарелкой. У нас участились в это же время несчастные случаи, впрочем без летальных исходов. Я совершенно не хотел стать очередным несчастным случаем.
Как ни странно, я, якобы старший лейтенант пограничной стражи Лон Вериус (ох, не случайно совсем мне моя матушка подобрала личное и родовое имя для вымышленной биографии – Дональд Вериус, генерал-лейтенант безопасности стал мне теперь, согласно фальшивой биографии, отцом), майор дистанционной атаки Лоис Веер, капитан безопасности Торс Хантер, подполковник десантных войск Зент Кентор, – все мы, проживая в одной комнате на протяжении многих дней, заполненных сплошной вздрючкой, все-таки сдружились. Но не сразу. Когда на очередных занятиях по рукопашке мне врезал от души между ушей курсант Торсен, послав в глубокий нокаут, Кентор после этого немедленно напросился к нему в пару – Торсена унесли ремонтировать. Вот так. До этого я своих сожителей по комнате именно так и воспринимал, как сожителей. Три месяца всего прошло, и стал их воспринимать совсем иначе. Как уже отмечал ранее, несмотря на «демократичность» учебного процесса, после завершения очередного учебного дня мы отваливались, и разговоры практически никакие не вели – сил и желания не было. Выходные дни никто предоставлять даже и не подумал, из-за этого свободное время у нас отсутствовало. Отсутствие выходных дней тяжело сказывалось на психике, однако руководство академии считало, что лучше иногда делать курсантам психокоррекцию по поводу моральной усталости и депрессий, чем регулярно – от результатов применения всяких не вполне полезных стимуляторов и одурманивающих веществ.
