— Слушаюсь, ваше величество!
— Сейчас Салтыков пытается усилить центр, перебрасывая полки со своего правого крыла от горы Юденберг. Но мы попытаемся помешать этому. Мы — я имею в виду себя, вас, Ведель, и фон Клейста. Мы ударим по их правому крылу от Одера.
— Там у берега у них редут, — заметил Каниц.
— Постараемся одолеть его. Таким образом, все наши атаки должны идти одновременно, чтобы Салтыков метался по фронту со своими резервами. Эдак мы растащим его оборону. Вперед, господа, я буду на левом фланге. Зейдлиц, как только мы пробьемся вдоль Одера, вы устремляетесь в эту дыру и заканчиваете дело хорошей рубкой.
— Я готов, ваше величество.
К Салтыкову примчался на коне с Юденберга молодой подполковник:
— Ваше сиятельство, король готовит атаку на наш фланг.
— Чей это ваш?
— Генерал-аншефа Фермора, ваше сиятельство.
— А вы кто при нем?
— Генеральный дежурный, ваше сиятельство, подполковник Суворов.
— Передайте Фермору, подполковник, пусть держится. Я пришлю в помощь австрийских гренадер графа Компителли. Вдоль реки пруссаков ни в коем случае нельзя пропускать, за спиной обозы.
— Я понял, ваше сиятельство, — козырнул Суворов. — Пруссаков нельзя пропускать.
Но когда после артиллерийской подготовки пруссаки устремились на Гросс-Шпицберг, оттуда русские открыли такой огонь, что полки откатились, понеся большие потери.
Одновременно началась атака, возглавляемая самим королем вдоль Одера на редут. Сюда, помимо русских полков, Салтыков направил и австрийского графа Компителли с его гренадерами.
Рукопашная у Одера носила очень ожесточенный и упорный характер, обе стороны несли большие потери, но перевеса долго не могли добиться ни та ни другая сторона.
В одной из атак на австрийских гренадер пал в бою и фон Клейст, командовавший группой. Под самим королем убило одного коня, другого. Третьего ему уступил адъютант. Платье на Фридрихе было прострелено во многих местах, лицо почернело от копоти и злости.
Насколько сравнительно легко удалось сломить сопротивление русских на Мюльсберге, настолько неприступным оказались центр и Юдинберг.
Фридрих поскакал к полкам, атакующим Гросс-Шпицберг, напустился на Финка:
— Какого черта топчетесь на месте?!
— Мы не можем подойти, ваше величество. Они укрепились за кладбищенскими стенами.
— Так ковырните их тяжелой артиллерией.
— Уже пробовали.
— Идите к черту! — в бешенстве закричал король и закрутил головой, ища кого-то. — Где Зейдлиц? Ко мне его!
Когда подскакал Зейдлиц, Фридрих, указывая на высоту, крикнул:
— Немедленно атакуйте!
— Но, ваше величество, это ж самоубийство. Когда пехота не может…
— Вы слышали, генерал? Выполняйте приказ!
И Зейдлиц повел в атаку несколько эскадронов своей конницы, которые тут же были рассеяны ружейным и пушечным огнем и с большими потерями откатились к Кунерсдорфу.
Это нисколько не охладило королевского пыла. Он тут же, как и задумывал с утра, послал в обход конницу принца Вюртембергского, которая должна была выйти в тыл второй линии русских. Принц ворвался наконец на Гросс-Шпицберг с тыла. И Финк в это время повел свою пехоту в атаку в лоб.
Но Салтыков бросил на кавалерию принца эскадроны Румянцева и Лаудона. А на пехоту Финка с флангов ударили четыре русских полка и обратили ее в бегство.
В рубке на Шпицберге принц Вюртембергский был ранен, ему почти отсекли правое ухо, он, обливаясь кровью, покатился назад со своими эскадронами.
Фридрих бросил на помощь ему свой последний резерв-гусар во главе с Путкаммером, но и гусары были рассеяны, а самого Путкаммера какой-то драгун рассек палашом едва не до пояса.
Король никак не мог понять: что же случилось? Как помешанный он бормотал:
— Ведь они же зацепились за Гросс-Шпиц, ведь они же зацепились…
Вдруг ротмистр Притвиц схватил за уздцы королевского коня:
— Ваше величество, спасайтесь!
— Что?! — вскричал Фридрих, но, обернувшись, увидел, как все его солдаты бегут врассыпную, а позади них, сверкая саблями, несутся австрийские кирасиры.
Это Салтыков, уловив замешательство в стане противника, пустил на него всю тяжелую кавалерию Лаудона.
— Король в опасности! — кричал Притвиц, сзывая этим криком уцелевших гусар.
На Мюльберге, захваченном с утра пруссаками, накопилась пехота, предназначенная королем для атаки с фланга русских укреплений на Гросс-Шпицберге. Салтыков приказал открыть по Мюльбергу беглый огонь из единорогов картечью. Шуваловские пушки отличались еще и самой высокой скорострельностью — три-четыре выстрела в минуту.
И взревели единороги, засыпая Мюльберг смертоносным свинцом, где почти плечом к плечу стояли прусские солдаты и где промахнуться уже было невозможно.
В пять часов вечера армии у короля, в сущности, уже не было, она превратилась в бегущую, орущую толпу, охваченную безумием паники. Полностью исчезла дисциплина, никто никого не слушался, ни генералов, ни самого короля.
Ротмистру Притвицу с великим трудом удалось собрать вокруг короля около сорока гусар, усилиями которых посчастливилось сохранить жизнь монарху и не позволить казакам пленить его.
Ночью, когда погоня наконец отстала, возле измученного и угнетенного катастрофой Фридриха появились генералы и даже де Катт.
— Кто-нибудь может мне сказать, что осталось от моей армии?
Генералы переглянулись: мол, о какой армии он ведет речь?
И Финк решился:
— Увы, не более трех тысяч, ваше величество.
— И это все? Почти из пятидесяти тысяч — три?!
— Да, ваше величество. Немало погибло. Очень многие разбежались, воспользовавшись суматохой.
— Трусы! Мерзавцы! Старые шлюхи! — ругался Фридрих. — Бросить меня, своего короля. Подонки!
Отчасти прав был монарх. При столь долгой войне были потеряны лучшие солдаты и офицеры. И собиралось войско давно из людей случайных: пленных, преступников и даже убийц.
Отведя душу руганью по адресу разбежавшихся солдат, Фридрих, помолчав, сказал:
— Финк, я поручаю вам командование армией. Я болен. Можете идти, господа. Все распоряжения Финка исполняйте, как мои.
После ухода генералов с королем остались его секретарь и ротмистр Притвиц. Король взглянул исподлобья на ротмистра:
— Ты спас меня, Притвиц? Так?
— Так точно, ваше величество. Вы были в опасности.
— Прости, но у меня не поворачивается язык благодарить тебя за этот подвиг. Уж лучше б я остался на том поле, где лежат сейчас мои герои. Боже мой, ведь все так прекрасно началось. Где, где перехитрил меня этот Салтыков? Где эта «курочка» обманула меня?
