— Какие условия я должен ставить им?
— Полковник, вы в своем уме, ставить им наши условия? Мы должны с вами подумать, что они нам преподнесут. Скажем, они согласятся отвести войска за Вислу и возвратить нам Померанию, но захотят оставить себе Пруссию, соглашайтесь на это без колебаний.
— Но Пруссия, считай, это половина нашего государства, ваше величество.
— Знаю. Но я уверен, если Пруссию император оставит за собой, то обязательно вознаградит меня с другой стороны. Попытайтесь выторговать у них гарантию Силезии.
— Вряд ли они пойдут на это.
— Ваше дело попробовать, Гольц. Если император потребует моего нейтралитета во время войны с Данией, дайте им его, но чтоб эта статья была секретной. Вы должны возбуждать в Петербурге недоверение к австрийцам и саксонцам. Вешайте на них всех бешеных собак. Особенно налегайте на то, что во время войны австрийцы совали русских в самые опасные места. Это так и было в действительности. Уж я-то это знаю.
Дабы не тыкаться в Петербурге слепым котенком, по приезде в первую очередь посетите английского посланника Кейта, он вам обскажет обстановку, посоветует, с чего и с кого начинать, назовет самых влиятельных людей при дворе. И только после этого приступайте. И последнее, помимо моего письма императору и полномочной грамоты, вы отвезете ему наш высший орден Черного Орла. Я знаю, молодые люди весьма падки до побрякушек. Петр, я догадываюсь, не исключение, он весьма радовался раньше высланному знаку с моим портретом. Вы поняли вашу задачу, Гольц?
— Так точно, ваше величество. Я должен обаять императора и его двор.
Фридрих, несмотря на серьезность разговора, вполне оценил шутку барона:
— И императрицу, барон, не забудьте. Она тоже наша землячка. И обо всем подробнее доносите мне, я буду ждать ваших реляций с таким же нетерпением, как с поля боя. Вперед, полковник. Желаю вам успеха.
25. С этим шутить нельзя
Фельдмаршал Бутурлин, вызванный в Петербург еще Елизаветой Петровной, знал, что его ждут в столице большие неприятности из-за бездарно проведенной кампании, и поэтому не спешил в пути.
— Ну куда гонишь? Куда гонишь, дурак? — ругал он ретивого кучера, подгонявшего кнутиком тройку. — Ежели твари бессловесные, их и понужать можно? Да?
— Так ить дорога хорошая, ваше сиятельство. Хоть на боку катись.
— Вот припрягу тебя в пристяжку, — ворчал граф, — погляжу, как ты по этой хорошей дорожке поскачешь, как на боку покатишься.
Гусары, сопровождавшие Бутурлина вершними, догадывались о причине явного непоспешания фельдмаршала, зубоскалили меж собой:
— Не спешит в баньку-то наш.
— Ждет, когда жарок схлынет.
Однако в Варшаве гонец из столицы отыскал Бутурлина и торжественно вручил ему пакет:
— Рескрипт его величества государя императора Петра Федоровича его сиятельству фельдмаршалу и графу Бутурлину Александру Борисовичу.
— Как?! — опешил граф. — Неужто?
— Да, — подтвердил гонец. — Ее величество Елизавета Петровна почили в бозе.
— Господи, — перекрестился машинально граф, — царствие ей небесное.
И стал раскрывать пакет: «А мне-то что в нем? Неужто назад поворотят?»
Однако в рескрипте новый император, отмечая «славные ратные дела» фельдмаршала, обнадеживал его в своих милостях и благоволении к его персоне. Назад не поворачивал, но и в столицу не звал.
На радостях граф приказал немедленно запрягать коней в сани и скакать поживее, а не «тянуться зеленой соплей».
Бутурлин, знавший о преклонении Петра перед прусским королем, сразу сообразил, что ныне его конфузии на полях сражений зачтутся ему почти как виктории. И не ошибся.
— Александр Борисович! — встретил его император радостным восклицанием. — Легок на помине. А мы только что вас вспоминали с моим адъютантом Унгерном.
— Благодарю вас, ваше величество.
— Я начинаю войну с Данией, — оглоушил фельдмаршала Петр новостью. — Как вы думаете, кого можно поставить главнокомандующим?
«Раз спрашивает: кого поставить, значит, меня минует чаша сия», — подумал Бутурлин и тут же ответил:
— Салтыкова Петра Семеновича.
— А я что говорил?! — вскричал император, с торжеством глядя на Унгерна. — Барон мне толкует: Румянцева, а я ему — Салтыкова.
— Румянцев молод, горяч, — сказал Бутурлин, уже догадавшийся о строе мыслей монарха.
— Вот именно, — обрадовался Петр. — Я так и говорил барону. Где сейчас Салтыков?
— По всему, он должен быть дома, то есть в Петербурге, я его после болезни отпустил в отпуск, — сказал Бутурлин.
— Унгерн, велите вызвать ко мне Салтыкова и заодно пошлите за Румянцевым. Где он сейчас, Александр Борисович?
— В Кольберге, отстраивает после бомбежек.
— Вызвать, вызвать. Я должен дать ему инструкцию. Как вы думаете, граф, если я отправлю его корпус в авангарде армии?
— Для этого Румянцев годится лучше кого-либо другого, ваше величество.
— Вот и отлично. Главное командование поручу Салтыкову, но к началу боев сам прибуду на театр войны.
— Но стоит ли вам рисковать? — заметил Бутурлин.
— Нет, нет! Еду обязательно. Мой дед Петр Первый всегда был при войсках. Так что не отговаривайте меня. Вели-! кий Фридрих тоже неразлучен с армией.
В тот же день вечером Бутурлин нанес визит отпускнику фельдмаршалу Салтыкову. Сбросив на руки слуге епанчу и шляпу, он прошел в кабинет к хозяину.
— Здравствуй, Петр Семенович, — молвил, потирая с мороза руки.
— Здравствуйте, Александр Борисович. Какими ветрами к нам?
— Благоприятными, Петр Семенович, благоприятными. Как ваше здоровье-то?
— Слава богу, ваше сиятельство.
— Вот зашел вас поздравить, Петр Семенович. Принимайте командование сызнова.
— С чего бы это?
— А разве у вас не было посыльного от государя?
— Не было.
— Значит, завтра будет. Вы вновь назначаетесь главнокомандующим.
— Но я слышал, война с пруссаками кончилась.
— С пруссаками кончилась, с датчанами грядет.
— Вот те раз. А с ними-то за что?
— На Голштинию, вишь ли, датский король Фридрих Пятый покушается, а наш государь того стерпеть не может.
— Ну что ж, — после некоторого раздумья сказал Салтыков, — мы солдаты, прикажут на Америку, и на нее пойдем.
Бутурлин догадался, что Салтыков намекает на дальность расстояния до театра войны.
— Конечно, далековато, я с вами согласен.
