– Больше всего на свете! – с жаром произнес Сиф. – Больше матери, и больше фермы, и больше Викки из викариата!
– Вот как, – протянула Флора, продолжая изучать его лицо. – Интересно. Очень интересно.
– У меня семьдесят четыре фотографии Лотты Функл, – признался Сиф. Сейчас, увлекшись, он стал похож на одну из тех обезьян, про которых говорят «почти как человек». – Да, и сорок Дженни Кэррол, и пятьдесят пять Лоры Вэлли, и двадцать Кэролайн Хивитри, и пятнадцать Сигрид Мальстрем. И еще десять Памеллы Бакстер
[18]
. Все подписанные.
Флора кивала, изображая вежливый интерес, однако не показывая, что ей в голову пришел неожиданный план. Сиф внезапно сообразил, что говорит с женщиной о чем-то, кроме любви, и разозлился на себя.
Бормоча, что идет в Пивтаун смотреть «Сладких грешниц» (видимо, обсуждение своей страсти до чрезвычайности его распалило), он вышел из кухни.
Остаток вечера прошел тихо. Флора поужинала омлетом и кофе, который приготовила себе в маленькой гостиной, потом закончила вышивку на передней стороне нижней юбки, прочла главу из книги «Макария, или Жертвенный алтарь» и в десять часов улеглась в постель.
Все это было вполне приятно, и, раздеваясь, Флора думала, что кампания по наведению порядка в «Кручине» идет успешно, хотя минуло всего-то два дня. Она поговорила с Рувимом. Ознакомила наемную прислугу Мириам с искусством контрацепции и добилась, что шторы выстирали (они уже висели, отливая темным багрянцем в свете свечи). И еще Флора выяснила, что главная страсть Сифа – не женщины, а кино, и даже составила касательно него план, который теперь предстояло продумать в деталях. Она задула свечу.
И все же (думала Флора, укладываясь холодным лбом на холодную подушку) привычкой коротать вечера в приятном одиночестве придется отчасти поступиться. Надо хотя бы иногда ужинать со Скоткраддерами, чтобы узнать их поближе.
Она вздохнула… и погрузилась в сон.
Глава 8
В следующую неделю ей еле-еле удалось познакомиться с кузеном Амосом, а о том, чтобы представить гостью тете Аде Мрак, никто даже не заикался. Каждое утро в девять часов миссис Муривей поднималась на второй этаж, таща тяжелый поднос с мармеладом, овсянкой, сосисками, копченой селедкой, хлебом (не меньше полбатона по прикидкам Флоры) и черным пузатым чайником крепкого чая, но едва она входила в спальню тети Ады, дверь плотно затворялась. Выходя оттуда, миссис Муривей явно была не в настроении разговаривать и лишь раз, заметив взгляд Флоры, устремленный на поднос с остатками трапезы, заметила:
– Да… сегодня у нас аппетит что-то не ахти. Мы съели только две порции овсянки да два крутых яйца, половину селедочки и полгоршочка джема, что Адам прошлым летом украл на благотворительном базаре в викариате. Ну да ничего, желудок у нас большой, да и здоровьем Бог не обидел.
– Я еще не познакомилась с тетушкой, – сказала Флора.
Миссис Муривей мрачно заметила, что она «не много потеряла», и на этом разговор окончился, ибо Флора была не из тех, кто вытягивает сплетни у слуг.
А даже и будь у нее такая склонность, ясно было, что миссис Муривей сплетничать не станет. Маленькая женщина явно относилась к старой миссис Скоткраддер с определенной долей уважения; Флора даже слышала раз, как она сказала, что хоть у кого-то в «Кручине» своя голова на плечах, пусть даже этот кто-то в два года увидел в сарае нечто мерзкое. Последних слов Флора не поняла и решила, что это местная идиома, означающая «сойти с ума».
Так или иначе, она не могла пробиться к тетке, пока та сама не пожелает ее видеть, и, очевидно, если бы та пожелала, Флору бы уже давно к ней отвели. Быть может, старая миссис Скоткраддер догадалась, что гостья хочет навести на ферме порядок, и прибегла к тактике ненасильственного сопротивления
[19]
.
Тем временем оставался Амос.
От Адама она знала, что он дважды в неделю проповедует в церкви «Дрожащих братьев» и что штаб-квартира этой секты расположена в Пивтауне. Флора подумала, что могла бы напроситься на проповедь и начать обрабатывать Амоса во время долгой поездки в город.
Соответственно на второй неделе своего пребывания на ферме, вечером в четверг, она подошла к своему кузену, когда тот заглянул на кухню после чая (сам он в чаепитиях ни разу участия не принимал, считая их городским капризом), и спросила решительно:
– Ты сегодня едешь в Пивтаун проповедовать перед братьями?
Амос взглянул так, будто видит ее в первый раз или, может быть, во второй. ***Его мощное тело, узловатое, как скрюченный ветрами терновник, четким силуэтом вырисовывалось на фоне зимнего солнца, которое выжатым лимоном чахоточно пульсировало над закатным склоном холма, посылая бледные, острые лучи в раскрытую дверь кухни. Черные опахала деревьев застыли древними скелетами, и казалось, что в хрупком воздухе роятся незримые призраки мертворожденных весен. Холод стеклянными волнами накатывал на веки всякому, кому не посчастливилось оказаться сейчас на улице. Тусклое небо опрокинутым ночным горшком лежало на темном ободе холмов, и в нем неуверенно подрагивали робкие перышки облаков. Внизу усталым стадом сгрудились замершие крыши Воплинга; лиловые и хрупкие, как листья брокколи, они походили на стаю зверей, изготовившихся к прыжку.
– Да, – процедил наконец Амос.
Он был в черном котелке и черном костюме, в котором его руки и ноги напоминали водопроводные трубы. Кое-кто сказал бы, что он живет в дымном, жарком аду собственных религиозных терзаний.
– Они все будут гореть в геенне, – с удовольствием добавил Амос, – и я непременно им об этом скажу.
– А можно мне поехать с тобой?
По виду он ничуть не удивился; более того, Флора поймала в его глазах пламя торжества, как будто Амос давно ждал ее покаяния.
– Да… можно… Поезжай, жалкая маленькая грешница. Быть может, ты думаешь, что избегнешь адского огня, если поедешь со мной, повергнешься ниц и воздрожишь. Но я говорю тебе: нет. Поздно. Ты будешь гореть вместе со всеми. Ты успеешь перечислить свои грехи и более ничего.
– А мне надо будет перечислять их вслух? – не без трепета спросила Флора. Ей подумалось, что она вроде бы слышала о чем-то подобном от друзей, обучавшихся в великом центре религиозной жизни, Оксфорде.
– Да, но не сегодня. Сегодня слишком многие будут перечислять вслух свои грехи, у Господа не останется времени слушать одну заблудшую овцу. А может, дух и не отверзет твои уста.
Флора была уверена, что не отверзет, поэтому отправилась наверх надеть пальто и шляпку.
Она любопытствовала, как будут выглядеть «Дрожащие братья». В романах люди, ищущие в религии избавления от бесцветности и монотонности будней, обычно бывают серыми и угрюмыми. Наверное, и «Дрожащие братья» такие. А впрочем, почти все, что Флора до сих пор наблюдала в жизни, решительно не походило на описания в романах.
