Общительного Пабло, который составил ему компанию, чтобы вернуться назад с повозкой, длительное его молчание совсем истомило, и он наконец не выдержал:
– Мастер Эдвард, вы очень мрачно и много думать. Значит, совсем не хотеть уезжать из дома. Зачем тогда ехать?
– Конечно же, мне тяжело уезжать, – отвечал ему Эдвард. – Я ведь очень привязан к сестрам и брату. Но в этом мире нам часто приходится делать совсем не то, что хотелось бы. И уезжаю сейчас я в первую очередь потому, что так будет лучше моей семье.
– Лучше для мисси Эдит и мисси Элис? – уставился на него Пабло. – Чем им хорош без вас? Вдруг беда? Вас нет. Где хорошо? Если беда и вы дома, то вы помочь. Я думать, мастер Эдвард, вы поступать глупо.
Прямота его рассмешила Эдварда, однако, по сути, он был в чем-то прав.
– Да, Пабло, действительно, я и сам волнуюсь из-за того, что теперь не смогу в любую минуту быть им защитником, – принялся объяснять ему он. – Но все равно, уехав, им принесу куда больше пользы, чем если остался бы. Не будь я в этом уверен, конечно, и дальше продолжал бы жить с вами. Но, видишь ли, сестры мои сейчас совершенно одни в этом мире. Кроме меня и Хамфри, им совершенно не на кого положиться. И мне иногда страшно думать, какая судьба их постигнет, случись что-нибудь со мной или с братом. Мы ведь не знаем, что нам уготовано. А в людях, к которым я сейчас еду, они обретут верных и добрых друзей и надежную поддержку. Не сомневаюсь, они при необходимости употребят все свое влияние, чтобы их защитить. Ты меня понял, Пабло?
– Теперь да, мастер Эдвард. Вы думать больше, чем я. Я говорить, вы поступать глупо. А теперь я говорить другое: это Пабло дурак, – стукнул он кулаком по кудрявой своей голове.
– Нет, Пабло, наоборот, ты хороший и умный, – возразил ему Эдвард. – И я нипочем не решился бы уехать из дома, если бы сестры остались только с Хамфри. Но я сказал себе: «Теперь у нас есть замечательный Пабло, он любит нас, он нам предан и сможет, пока меня нет, занять мое место и быть надежным помощником сестрам и брату во всех их делах». Разве это не так?
– Да, мастер Эдвард, так! – крепко схватил его от избытка чувств за запястье тот. – Очень правильный мысль. Пабло ужасно любить и мисси Эдит, и мисси Элис, и мастер Хамфри, и мастер Эдвард. Так сильно любить! Так любить, что мочь для них умереть! – с таким видом ударил он себя в грудь, словно клялся.
– Я это знаю, Пабло, но рад был услышать из твоих уст, – растрогали его слова Эдварда. – Только благодаря тому, что тебе доверяю, могу попытаться устроить их жизнь по-другому.
– Можете ехать, мастер Эдвард. Мы много работать. Делать все, как при вас.
– И полагаю, что у тебя все получится, – продолжал Эдвард. – Поэтому еду с легкой душой. Но, знаешь, есть еще одно дело. Билли стареет, а ему в помощь нужны еще лошади.
– Да, мастер Эдвард, прошлый вечер мне мастер Хамфри про пони рассказывать. Сказать, что в лесу их много. Спрашивать, мочь ли поймать. Я отвечать ему: да, поймать один, два… и двадцать, если хотеть, – выпалил Пабло.
– И как же ты собираешься это сделать? – заинтересовался Эдвард.
У Пабло вдруг сделалась очень хитрая физиономия.
– Мастер Эдвард, вы говорить, мастер Хамфри не сможет поймать. Поэтому я вам пока не сказать. Вот вы вернуться домой, посмотреть, а у нас пять пони. Мы с мастер Хамфри обговорить, сообразить, а вы увидеть.
– Ну, раз это ваш секрет, не стану больше и спрашивать, – рассмеялся Эдвард. – Но поверю вам с братом не раньше, чем собственными глазами увижу пони в нашей конюшне.
– Очень большой ум у наш мастер Хамфри. – Пабло явно не сомневался в успехе задуманного. – Много корова в ловушку поймал.
– И одного цыганенка, – весело подхватил Эдвард.
– Да, да, – просиял белозубой улыбкой Пабло. – Много корова, один гитано, и будет поймать много лошадь.
Прибытие Эдварда было встречено самым радушным образом. Спешно перенеся из повозки вещи в свою новую комнату, он отправился к Освальду, чтобы с ним вместе устроить на псарне Смокера. Когда же вернулся, то застал Пабло, сидящего на ковре гостиной в обществе Пейшонс и Клары, которые весело и с большим удовольствием с ним беседовали. Затем он и Билли были накормлены, повозка загружена цветами в горшках и другими подарками, которые Пейшонс приготовила для Элис и Эдит, и цыганенок, еще раз заверив Эдварда, что тот может быть за домашних совершенно спокоен, отбыл в обратный путь.
– Знаете, Эдвард, – с задумчивым видом вдруг начала приглядываться к нему Клара. – Вы теперь похожи на…
– Надеюсь, на секретаря? – нашел он за нее слово.
– Ну уж, во всяком случае, лесника вы теперь совсем не напоминаете, правда ведь, Пейшонс? – перевела она взгляд на подругу.
– Не всегда можно судить о людях по их одежде, – заметила та.
– Да я не о том! – отмахнулась Клара. – Просто такой вот костюм совсем не смотрелся бы, например, на Освальде Патридже, а Эдварду он совершенно подходит. Неужели сама не видишь?
Пейшонс промолчала.
– Почему ты не отвечаешь мне, Пейшонс? – явно не собиралась сдаваться Клара.
– Потому что, моя дорогая, судить да рядить об одежде тех, кто находится с тобой рядом, взрослым девушкам не пристало. В твоем возрасте это, может, еще простительно, а в моем – нет, – строго проговорила та.
– Вот интересно! – ничуть не обескуражило ее замечание Клару. – А разве не ты говорила только что Пабло, как он замечательно выглядит в своей новой одежде?
– Это совершенно другое дело, – смешалась Пейшонс.
– Ну, может, здесь ты и права, – подхватила Клара. – Пабло, конечно, не такой как Эдвард. Но все равно, я тебя спросила, и ты ответь: разве Эдварду эта одежда не больше подходит, чем прежняя?
– Если ты, Клара, так уж настаиваешь, то изволь: она действительно ему идет, – сдалась под ее напором девушка.
– Чем красивее оперение, тем и птица краше, вот, пожалуй, и все, что можно сказать по этому поводу, – поторопился свести все к шутке Эдвард, а поданный очень кстати обед окончательно закрыл тему его новой одежды.
Не успели, однако, они усесться за стол, Клара вернулась к не менее щекотливому вопросу:
– Эдвард, ну почему же вы все-таки зовете Пейшонс не просто по имени, а мистрис Хидерстоун? Вам не кажется, сэр, что он больше не должен так делать? – повернулась она к хранителю.
– Это, моя дорогая, ему решать, – улыбнулся тот, – но я бы, конечно, с большим удовольствием отказался от всех этих церемоний. Мало того, подаю всем пример. Мистер Армитидж теперь живет с нами на правах члена семьи, и отныне я позволю себе обращаться к нему так же, как и ко всем остальным, то есть просто по имени. Надеюсь, и он сочтет для себя уместным общаться с нами накоротке, оставив всякие там «мистрис Пейшонс» исключительно для моментов, когда они с моей дочерью из-за чего-то повздорили.
