Бобби и в комнате начальника станции продолжала одной рукой сжимать ладонь незнакомца, а другой – поглаживать его по рукаву.
– Ну и субъект, – устало выдохнул начальник станции. – И билета в наличии у него не имеется, и куда ему надо, не знает. Предпочтительнее, конечно, было бы обойтись без полиции, но, боюсь, мой долг мне велит за ней и послать.
– Ой, не надо! – хором взмолились дети.
И Бобби вдруг самым решительным образом загородила собой незнакомца от остальных, потому что заметила, что он плачет.
По совершенно невероятному стечению обстоятельств у нее оказался в кармане платок. А по еще более невероятной случайности он был даже весьма-таки чистым. Она вытащила его из кармана и украдкой от остальных передала незнакомцу.
– Подождите до маминого приезда, – тем временем убеждала начальника станции Филлис. – Она замечательно говорит по-французски. Вот вы услышите, и вам самому понравится.
– Я уверен: он не сделал ничего такого, за что его надо посылать в тюрьму! – с жаром воскликнул Питер.
– Видок у него, вообще, соответственный, – покачал головой начальник станции. – Будто совсем не имеет средств к существованию. Но я совершенно не против рассматривать ваши сомнения в его пользу, пока ваша матушка не прибудет. Вот интересно только, какой он хоть нации обязан своим появлением на свет?
Тут Питера осенила идея. Он извлек из кармана конверт, наполовину заполненный иностранными марками, и объявил остальным:
– Сейчас мы ему их покажем.
К этому времени незнакомец как раз успел осушить слезы с глаз, а Бобби, радуясь, что ее платок оказался кстати, сказала:
– Совсем неплохая идея.
Дети продемонстрировали ему итальянскую марку, указав пальцем сперва на него, потом на нее, а потом в обратном порядке, после чего при помощи высоко поднятых бровей изобразили вопрос. Мужчина, похоже, их понял и отрицательно покачал головой. Вторым номером в ход пошла ординарная синяя марка Норвегии, и он вновь покачал головой. И увидав испанскую марку – тоже, после чего потянулся сам за конвертом. Питер ему передал его, и какое-то время он рылся с сосредоточенным видом в его содержимом, а после протянул им ответ. Марка, которую он держал, была русской.
– Он русский! – проорал на всю комнату Питер. – Как тот у Киплинга в «Человеке, который был»!
Звонок возвестил о прибытии поезда из Мейдбриджа.
– Я с ним побуду, пока вы пойдете за мамой, – решительно заявила Бобби.
– А ты не боишься, юная мисс? – внимательно посмотрел на нее начальник станции.
– О, нет, – заверила Бобби, глядя одновременно на незнакомца с таким выражением, какое у нас появляется при виде собаки, в нраве которой мы еще не уверены, а потому как бы спрашиваем, не причинит ли она нам вреда.
Она улыбнулась ему. Он ей ответил вымученной улыбкой и тут же зашелся от сильного кашля. Поезд с шумом и лязгом проехал мимо окна. Начальник станции, Питер и Филлис вышли встречать его на платформу. А Бобби так и держала за руки незнакомца, пока они не вернулись с мамой.
Увидев ее, он поднялся со стула и отвесил ей церемонный поклон.
Мама заговорила с ним по-французски. Русский начал ей отвечать. Сперва неуверенно и с запинками, но вскоре речь его полилась достаточно гладко, а ответы делались с каждым разом длинней.
Детям по выражению его и маминого лица было ясно: он говорит ей о чем-то таком, что заставляет ее одновременно сердиться, сочувствовать, возмущаться и сожалеть.
– Ну, мэм, в чем тут дело-то? – весь извелся уже от неведения начальник станции.
– О-о, не волнуйтесь, – протянула мама. – Все в порядке. Это действительно русский. Он потерял билет и к тому же, боюсь, не на шутку болен. Если не возражаете, я сейчас возьму его к нам домой. Он совершенно вымотан, так что нам лучше сейчас поскорее заняться им, а я зайду к вам завтра и тогда расскажу все подробности.
– Надеюсь, вам не придется потом обнаружить, что привели домой замороженного вампира, – с опаской оглядывал иностранца начальник станции.
– О, нет, – жизнерадостно возразила мама и улыбнулась. – Совершенно убеждена, что мы берем с собой не вампира. Он очень известен в своей стране. Он пишет книги. Прекрасные книги. Некоторые из них я читала. Но мне действительно лучше вам рассказать подробности завтра.
Она вновь перешла на французский, и на лице русского вмиг отразились сперва изумление, а затем радость и благодарность. Поднявшись, он вежливо поклонился начальнику станции и крайне галантным жестом предложил маме опереться на его руку. Она так и сделала. Впрочем, всем было ясно, что это скорее не он поддерживает ее, а она его.
– Девочки, бегите домой и разведите огонь в гостиной, – распорядилась мама. – А ты, Питер, пожалуйста, поспеши-ка за доктором.
Но за доктором поспешила Бобби.
Доктор нашелся в саду, где, бросив пиджак на газон и оставшись в рубашке, полол сорняки на цветочной клумбе.
– Мне совершенно не хочется вас расстраивать, – тяжело дыша после быстрого бега, начала Бобби, – но мама привела к нам домой очень потертого русского, и, боюсь, ему тоже придется стать членом вашего клуба. А нашли мы его на станции.
– Нашли? – потянулся за пиджаком доктор. – Он что, потерялся?
– Ну да, – радостно подтвердила Бобби. – Именно это с ним и произошло. Он рассказал по-французски маме очень печальную историю своей жизни, и она просила вам передать, не окажетесь ли вы так добры, что сразу пойдете к нам, если, конечно, окажетесь дома. У него ужасный кашель. И еще он плакал.
Доктор ухмыльнулся.
– Не надо! – взмолилась Бобби. – Пожалуйста, не надо! Вы бы не улыбались, если бы сами там были. Я еще никогда не видела, чтобы мужчина плакал. Вы просто не знаете.
И доктор Форрест очень теперь сожалел о своей улыбке.
К тому времени как они добрались до Дома-с-тремя-трубами, русский уже был усажен в папино кресло и, вытянув ноги к камину, где жарко пылали дрова, прихлебывал заваренный мамой чай.
– Похоже, его организм и душа до предела измождены, – поставил диагноз доктор. – Кашель его мне не нравится, однако не нахожу ничего такого, что нельзя вылечить. Сейчас ему надо немедленно отправляться в постель, и пусть в его комнате всю ночь не гаснет камин.
– Тогда устрою его у себя, – приняла решение мама. – Это у нас единственная спальня с камином.
Там немедленно был разведен огонь, и доктор помог незнакомцу дойти до постели.
В маминой комнате стоял большой черный сундук, который никто из детей ни разу еще не видел открытым. И вот теперь, едва как следует разгорелись дрова, мама, подняв тяжелую черную крышку, достала оттуда одежду – мужскую одежду, которую развесила проветриваться возле огня. Бобби как раз принесла новую порцию дров, и ей бросилась в глаза метка на ночной рубашке. Она заглянула в сундук. Все вещи, лежавшие там, оказались тоже мужскими, и на каждой имелась та же самая метка, что на ночной рубашке. Метка с папиным именем. Значит, одежду папа с собой не взял. И эта ночная рубашка ведь совсем новая. Бобби прекрасно помнила: ее сшили как раз перед днем рождения Питера. Как же папа обходится где-то там без нее и других вещей? Бобби выскользнула из комнаты. За спиной ее щелкнул замок сундука. Ей стало ясно, что мама снова его заперла. Сердце у Бобби бешено колотилось. Почему папа не взял ничего из своих вещей? Когда мама вышла из комнаты, она крепко ее обняла за талию и прошептала:
