Было ли в нем что-то необычное? Сейчас трудно было сказать – столько народа, газеты на траве, работающие криминалисты, желтая полицейская лента. Газеты. Тело. Газеты.
Все было необычным.
Клара снова посмотрела на Гамаша, умоляя глазами о помощи.
Гамашу не хотелось помогать ей, не хотелось давать подсказки, услышав которые она может увидеть то, чего на самом деле не существует.
– Не исключено, что убийца прятался здесь, – сказал он наконец. – Выжидал.
Он не стал развивать эту мысль, увидев, что Клара поняла. Она повернулась к саду. Неужели человек, замысливший убийство, ждал здесь? В ее святилище?
Прятался среди цветочных клумб? Сидел на корточках за высокими пионами? Стоял на коленях за растущими флоксами?
Ждал?
Она осмотрела все многолетники, все кусты, проверяя, не упало ли что-нибудь на траву, не сломана ли ветка, не сорван ли бутон.
Но все было в идеальном порядке. Мирна и Габри несколько дней трудились в саду, чтобы он выглядел безупречно к вечеринке. Он и выглядел безупречно. Вчера. И сегодня утром.
Вот только полицейские, словно жуки, ползали повсюду. И тело в ярко-красном платье лежало на клумбе. Разрушенное очарование.
– Ты ничего не видишь? – спросила она у Габри.
– Нет, – ответил он. – Если убийца и прятался здесь, то не в клумбах. Может быть, за каким-нибудь деревом?
Он махнул рукой в сторону кленов, но Гамаш покачал головой:
– Слишком далеко. Ему понадобилось бы много времени, чтобы пересечь газон, обойти клумбы. Жертва увидела бы его.
– Так где же он прятался? – спросил Оливье.
– Он не прятался, – сказал Гамаш, садясь в кресло.
С этого места увидеть убитую было невозможно. Нет, Клара не видела тела.
Старший инспектор поднялся:
– Он не прятался. Он ждал на виду.
– И она подошла прямо к нему? – спросил Питер. – Она его знала?
– Или же он подошел к ней, – сказал Гамаш. – В любом случае ничто ее не насторожило, не напугало.
– Но что она здесь делала? – спросила Клара. – Тут готовили барбекю. – Она показала на газон. – Всё было здесь. Еда, выпивка, музыка. Ресторанная бригада поставила столики перед фасадом дома.
– Но если кто-то захотел бы, то он мог обойти дом? – спросил Гамаш, пытаясь воссоздать обстановку вчерашнего вечера.
– Конечно, – ответил Оливье. – Если кто хотел – тут не было ни ограждения, ни натянутых веревок. Какая в них нужда?
– Понимаете… – начала Клара.
Все повернулись к ней.
– Понимаете, я сюда вчера не заходила, в отличие от других вечеринок, когда, случалось, забегала передохнуть здесь минутку-другую.
К общему удивлению, Габри кивнул:
– Я иногда делаю то же самое. Чтобы побыть несколько минут наедине.
– А вчера вы сюда не заходили? – спросил Гамаш.
Габри покачал головой:
– Слишком много было дел. У нас была выездная бригада из ресторана, но все равно за ними нужно присматривать.
– Значит, убитая могла зайти сюда на минутку, – сказал Гамаш. – Она могла и не знать, что это ваш дом. – Он посмотрел на Клару и Питера. – Просто выбрала уединенное место, подальше от людей.
После этих слов на несколько секунд воцарилось молчание. Они представляли себе женщину в красном кричащем платье. Вот она проскользнула мимо старого кирпичного дома. Подальше от музыки, от фейерверка, от людей, смотрящих на нее.
Чтобы несколько минут побыть в тишине и покое.
– Непохоже, чтобы она была робкого десятка, – заметил Габри.
– Как и вы, – сказал Гамаш, слегка улыбнувшись.
Он еще раз окинул взглядом сад.
Тут был один вопрос. Нет, вопросов было много, но в данный момент старшего инспектора интересовало, почему никто из этих четверых не видел убитую живой, среди гостей.
– Bonjour.
К ним подошел инспектор Жан Ги Бовуар. При его приближении на лице Габри появилась улыбка, и он протянул руку.
– Я начинаю думать, что вы приносите несчастье, – сказал Габри. – Стоит вам приехать в Три Сосны, как здесь обнаруживается труп.
– А я думаю, что вы их специально привозите, чтобы мне не было скучно, – откликнулся Бовуар, тепло пожимая руку Габри, потом Оливье.
Они видели друг друга вчера на вернисаже. Тогда они находились на территории Питера и Клары. В галерее. Но здесь была территория Бовуара – место преступления.
Искусство пугало его. Но если на стену повесить мертвое тело, тут он был в своей стихии. Или если, как в данном случае, спрятать тело в саду. Это он понимал. С этим все было просто. Всегда просто.
Кто-то так ненавидел жертву, что убил ее.
Его работа состояла в том, чтобы найти убийцу и упрятать его в тюрьму.
Тут не было места для субъективного. Не стояло вопроса, плохо или хорошо. Никто не говорил о перспективе и оттенках. О тенях. И нечего тут было понимать. Нужно было принимать мир таким, какой он есть.
Собирать факты. Выстраивать их в определенном порядке. Искать убийцу.
Да, это было просто, хотя голову нередко приходилось поломать.
Но Бовуар готов был променять любой вернисаж на убийство.
Хотя, как и все остальные, он подозревал, что убийство и вернисаж здесь взаимосвязаны.
Эта мысль тревожила его.
– Вот фотография, которую вы просили. – Бовуар протянул старшему инспектору снимок.
Гамаш посмотрел на него:
– Merci. C’est parfait
[15]
. – Он оглядел четверку своих собеседников. – Я бы хотел, чтобы вы посмотрели эти фотографии убитой.
– Но мы ее уже видели, – возразил Габри.
– Так ли? Когда я спросил, видели ли вы ее на вечеринке, вы все сказали, что ее трудно было бы не заметить в этом красном платье. Я думал так же. Когда я попытался вспомнить, видел ли я ее вчера на вернисаже, то на самом деле вспоминал, не попадалась ли мне на глаза женщина в ярко-красном. Я вспоминал платье, а не женщину.
– И что? – спросил Габри.
– Предположим, она поменяла платье, – сказал Гамаш. – Возможно, она была на вернисаже в чем-то другом, более консервативном. Она могла приехать сюда…
– И в разгар вечеринки переодеться в красное платье? – недоуменно спросил Питер. – Зачем бы ей это понадобилось?
