– Мы относимся друг к другу по-дружески, но настроены серьезно. Цена вопроса – наша жизнь. Ваша жизнь поставлена на карту. Алкоголь убивает нас, если мы ему позволяем. Но поверьте, если даже такой старый алкаш, как я, может избавиться от этого, то вы точно можете. Если вам нужна помощь, то я к вашим услугам.
И Арман Гамаш поверил ему. Этот липкий, растрепанный коротышка спас бы ему жизнь, если бы смог.
– Merci, – искренне сказал Гамаш.
У него за спиной раздался стук молотка по дереву – несколько резких ударов. Гамаш повернулся и увидел почтенного пожилого человека, который сидел в передней части комнаты за длинным столом. Рядом с ним уселась пожилая женщина.
– Собрание начинается, – прошептал Боб.
Гамаш повернулся в другую сторону и увидел, что Бовуар пытается перехватить его взгляд и машет, показывая на место рядом с собой. Предположительно освобожденное Джимом, который сидел с кем-то еще в другой части комнаты. «Видимо, он отступился от Бовуара, сочтя этот случай безнадежным», – подумал Гамаш, направляясь на свободное место.
Боб не оставил Гамаша и уселся по другую сторону от него.
– Так проходит земная слава, – прошептал Гамаш, наклоняясь к Бовуару. – Вчера ты был художественным критиком из «Монд», а сегодня – алкаш.
– Я в хорошей компании, – заметил Бовуар. – Вижу, вы обзавелись приятелем.
Бовуар и Боб улыбнулись и кивнули друг другу.
– Мне нужно поговорить с вами, шеф, – прошептал Бовуар.
– После собрания, – сказал Гамаш.
– Мы должны остаться? – с обреченным лицом спросил Бовуар.
– Тебе не обязательно, – сказал Гамаш. – Но я останусь.
– Я тоже, – вздохнул Бовуар.
Старший инспектор Гамаш кивнул и протянул Бовуару жетон новичка. Тот осмотрел кругляшку и удивленно поднял брови.
Гамаш почувствовал прикосновение к своей правой руке, повернулся и увидел улыбающегося Боба.
– Я рад, что вы остаетесь, – прошептал он. – И даже убедили остаться этого молодого человека. И отдали ему ваш жетон. У вас твердый характер. Мы вас вылечим.
– Как это мило, – сказал Гамаш.
Председательствующий на собрании Анонимных алкоголиков поприветствовал всех и попросил минуту тишины, за которой должна последовать молитва о душевном покое.
– Господи, дай мне душевный покой… – начали они хором.
– Та самая молитва, что на жетоне, – тихо сказал Бовуар.
– Да, – подтвердил Гамаш.
– Это что? Какой-то культ?
– Молитва еще не создает культа, – прошептал в ответ Гамаш.
– Вы получили свою долю улыбок и рукопожатий? Это что такое было? Только не говорите, что эти люди не занимаются контролем сознания.
– Счастье – это тоже не культ, – прошептал Гамаш.
Но, судя по виду Бовуара, он не поверил боссу. Он подозрительно огляделся.
В комнате было полно народа. Мужчин и женщин разных возрастов. Некоторые из сидевших сзади время от времени выкрикивали что-то. Возникали споры, но их быстро улаживали. Остальные улыбались, слушая председателя.
Бовуару все они казались слабоумными.
Какой человек будет счастлив, сидя в отвратительном церковном подвале в воскресный вечер? Только алкаши, наркоманы и слабоумные.
– Он не кажется вам знакомым? – показал Бовуар на председателя собрания, одного из немногих, кто казался разумным.
Гамашу тоже так подумалось. Этот человек лет шестидесяти с небольшим был чисто выбрит, красив. Седые волосы аккуратно подстрижены, очки одновременно классические и модные, легкий свитер, кажется кашемировый.
Одежда небрежная, но дорогая.
– Может, это какой-то доктор? – спросил Бовуар.
Гамаш обдумал эту идею. Может, и доктор. Скорее психотерапевт. Специалист по пагубным привычкам, ответственный за эту группу алкоголиков. Гамаш собирался поговорить с ним после собрания.
Председатель представил свою секретаршу, которая, пытаясь найти нужную ей потерянную бумагу, зачитывала вслух бесчисленные объявления, большинство из которых устарело.
– Боже мой, – прошептал Бовуар. – Неудивительно, что люди пьют. Тут посидишь немного, так еще и утопишься.
– Ш-ш-ш, – прошипел Боб, смерив Гамаша строгим взглядом.
Председатель назвал сегодняшнего выступающего, сказав что-то про «опекуна». Бовуар застонал и посмотрел на часы. Он был какой-то нервный.
Некий сутулый молодой человек пробрался в переднюю часть комнаты. Голова у него была обрита наголо, на черепе татуировки. Одна из них – рука с выставленным средним пальцем. На лбу было вытатуировано «Fuck you».
Все лицо в пирсинге – нос, брови, губы, язык, уши. Гамаш не знал, что это – мода или самокалечение.
Он посмотрел на Боба, но тот спокойно сидел рядом, словно перед ним только что прошел не татуированный клоун, а его собственный дедушка.
Ни малейшей тревоги на лице.
Может, у него опухоль мозга? Мозги размягчились от алкоголя, и человек потерял связь с реальностью. Всякую способность чувствовать опасность. Потому что если от кого и исходила угроза, то в первую очередь от этого парня, собиравшегося выступать.
Гамаш посмотрел на председателя, который сидел во главе стола и пристально вглядывался в молодого человека. У председателя, по крайней мере, вид был настороженный. Он все фиксировал.
«А как иначе, – думал Гамаш, – если ты опекаешь молодого человека, который, судя по его виду, способен на все».
– Меня зовут Брайан, и я алкоголик и наркоман.
– Привет, Брайан, – сказали все, кроме Гамаша и Бовуара.
Брайан говорил полчаса. Рассказал о том, как рос в Гриффинтауне
[57]
. Его родила мать-наркоманка, воспитывала алкоголичка-бабушка. Отца не было. Его отцом, его братьями, его учителями стала банда.
Его рассказ был усыпан бранными словами.
Он рассказывал о том, как грабил аптеки, дома, о том, как проник как-то ночью в собственный дом и ограбил его.
В комнате раздался смех. Вообще-то, люди смеялись на протяжении всего рассказа. Когда Брайан сказал им, что оказался в психиатрическом отделении и доктор спросил, сколько он выпивает, а Брайан ответил, что по стакану пива в день, со слушателями случилась истерика.
Гамаш и Бовуар переглянулись. Даже председателя это развеселило.
Брайана лечили шоковой терапией, он ночевал в парках на скамейках, а в один прекрасный день оказался в Денвере. Этого он до сих пор не мог объяснить.
