– Никакой.
– Следы алкоголя или наркотиков в ее сосудистой системе? – спросил Гамаш.
– Никаких.
Старший инспектор посмотрел на агента Лакост. Она опустила глаза в свои записи и принялась читать:
– Бывший муж Лилиан Дайсон был трубачом, джазистом в Нью-Йорке. Познакомился с Лилиан на художественной выставке. Он играл на вечеринке, а она была одной из приглашенных. Их потянуло друг к другу. Оба, судя по всему, были алкоголиками. Они поженились и на какое-то время, видимо, бросили пить. Потом все пошло в тартарары. Для них обоих. Он стал принимать метамфетамины, но еще увлекся морфием. Его прогнали с гастролей. Их выселили из квартиры. В общем, начался кошмар. В конечном счете она ушла от него. Жила с другими мужчинами. Двоих из них я нашла. Остальных не знаю. Связи, видимо, были случайными. И похоже, она все больше впадала в отчаяние.
– Она тоже стала принимать морфий и метамфетамины? – спросил Гамаш.
– Никаких свидетельств этого не обнаружено, – ответила Лакост.
– Как она зарабатывала на жизнь? – спросил старший инспектор. – Как художник или как критик?
– Не так и не так. Она, похоже, жила около мира искусства, маргиналкой, – сказала Лакост, возвращаясь к своим записям.
– Чем же она занималась?
– Понимаете, она была вне закона. Разрешения на работу в Штатах не имела. Исходя из той информации, какую мне удалось собрать, она работала без оформления в магазинах, продающих товары художникам. Работала где придется.
Гамаш задумался. Двадцатилетней девчонке такая жизнь может показаться восхитительной. Для женщины под пятьдесят это было бы невыносимо, на пределе возможностей.
– Пусть она не была наркоманкой, ну а продавать наркотики она не могла? – спросил он. – Или зарабатывать проституцией?
– Возможно, когда-то было и то и другое. Но не в последнее время, – ответила Лакост.
– Коронер не нашла свидетельств заболеваний, передающихся половым путем. Ни следов внутривенных инъекций, ни шрамов, – добавил Бовуар, заглядывая в распечатку. – Как вам известно, большинство мелких наркодилеров сами наркоманы.
– Родители Лилиан считают, что ее бывший муж умер, – сказал Гамаш.
– Так оно и есть, – кивнула Лакост. – Три года назад. От передозировки.
Бовуар вычеркнул фамилию бывшего мужа Лилиан из списка подозреваемых.
– Судя по данным канадской таможенной службы, она пересекла границу на автобусе рейсом из Нью-Йорка шестнадцатого октября прошлого года, – сказала Лакост. – Девять месяцев назад. Подала заявление на социальное пособие и получила его.
– А когда она вступила в Общество анонимных алкоголиков? – спросил Гамаш.
– Не знаю, – ответила Лакост. – Я пыталась связаться с ее опекуншей Сюзанной Коутс, но та не отвечает, а в ресторане «Чез Ник» говорят, что она взяла два дня отпуска.
– Планового? – спросил Гамаш, подавшись вперед.
– Я не спросила.
– Будь добра, узнай, – попросил шеф, поднимаясь на ноги. – Извести меня, когда ее найдешь. У меня к ней тоже есть несколько вопросов.
Он подошел к своему столу и набрал номер. Он мог бы поручить сделать это агенту Лакост или инспектору Бовуару, но предпочел позвонить сам.
– Офис главного судьи, – раздался деловой голос.
– Могу я поговорить с судьей Пино? Говорит старший инспектор Гамаш, Квебекская полиция.
– К сожалению, судья Пино сегодня отсутствует, старший инспектор.
Гамаш помедлил, удивленный.
– С ним все в порядке? Он не болен? Я видел его вчера вечером, и он ни о чем таком не говорил.
Секретарша судьи Пино ответила не сразу:
– Он позвонил сегодня утром и сказал, что несколько дней поработает дома.
– Это случилось неожиданно?
– Главный судья волен поступать так, как считает нужным, месье Гамаш. – Она ответила на этот некорректный вопрос без малейшего раздражения.
– Попробую дозвониться к нему домой. Merci.
Он набрал следующий номер из своей записной книжки. Ресторан «Чез Ник».
Нет, ответил уставший женский голос, Сюзанны сегодня нет. Она позвонила и сказала, что ее не будет.
Судя по интонации, женщина была недовольна.
– Она не сказала, в чем причина? – спросил Гамаш.
– Неважно себя чувствует.
Гамаш поблагодарил и повесил трубку. Потом набрал сотовый Сюзанны. Телефон был отключен. Положив трубку, он легонько постучал очками по ладони.
Казалось, участники воскресного собрания АА канули в небытие.
Ни Сюзанны Коутс, ни Тьерри Пино.
Давало ли это повод для беспокойства? Арман Гамаш знал, что отсутствие любого так или иначе причастного к расследованию убийства уже есть повод для беспокойства. Но не паники.
Он встал, подошел к окну, из которого открывался вид на Белла-Беллу и Три Сосны. Подъехала машина. Двухместная спортивная машина, новая и дорогая. Она резко контрастировала с другими автомобилями, стоявшими перед домами.
Из машины вышел человек и огляделся. Он выглядел неуверенным, но не потерянным.
Наконец он решительно двинулся к бистро.
Гамаш прищурился, глядя на него, и проворчал:
– Так-так.
Он повернулся и посмотрел на часы. Почти полдень.
Взяв со своего стола большую книгу, старший инспектор сказал:
– Я буду в бистро.
Лакост и Бовуар понимающе улыбнулись.
Гамаш не мог сказать, что так уж сильно винит их за это.
Глаза Гамаша привыкли к сумеречному свету в бистро. На улице было тепло, но в обоих каминах горел огонь.
Он словно вошел в иной мир, мир с собственной атмосферой, своими сезонами года. В бистро никогда не было ни слишком холодно, ни слишком жарко. Комфортно.
– Salut, patron, – поприветствовал его Габри, помахав из-за длинной полированной деревянной стойки. – Так скоро вернулись? Скучали без меня?
– Мы не должны говорить о наших чувствах, Габри, – сказал Гамаш. – Это может стать тяжелым ударом для Оливье и Рейн-Мари.
– Тут вы абсолютно правы, – рассмеялся Габри и, выйдя из-за стойки, предложил Гамашу лакричную трубочку. – И еще говорят, что лучше всего подавлять эмоции.
Гамаш сунул лакричную трубочку в рот, словно закурил.
– Очень по-европейски, – сказал Габри, кивая. – Настоящий инспектор Мегре.
