А все другие исчезли.
Неужели это возможно?
На вечеринке были и другие. Местные жители, члены художественного сообщества, друзья, семья.
Но был там и кто-то еще. Кто-то упоминавшийся многократно, но так и оставшийся вне поля их зрения. Его практически так и не опросили.
Инспектор Бовуар снял трубку и набрал монреальский номер.
Глава двадцатая
Клара закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Прислушалась – где Питер. Надеясь, надеясь. Надеясь, что ничего не услышит. Надеясь, что она одна.
И она действительно была одна.
«Ах, нет, нет, нет, – подумала она. – Мертвец все свое неслышно гнул».
Лилиан была не мертва. Она жила в лице мистера Дайсона.
Клара мчалась домой, едва удерживая машину на дороге, перед ее глазами стояло то лицо. Те лица.
Мистера и миссис Дайсон. Матери и отца Лилиан. Старые, больные. В них почти невозможно было узнать тех крепких, веселых людей, которых она знала когда-то.
Но голоса их были сильны. А выражения еще сильнее.
Сомнений у Клары не оставалось: она совершила ужасную ошибку. И вместо того чтобы исправить ситуацию, только ухудшила ее.
Как она могла так ошибаться?
– Этот говнюк долбаный. – Андре Кастонге оттолкнул от себя стол и поднялся на нетвердых ногах. – Надо сказать ему пару слов.
Франсуа Маруа тоже поднялся:
– Не сейчас, мой друг.
Они оба видели Дени Фортена, который спустился с холма и вошел в деревню. Он не помедлил, не посмотрел в их сторону. Не отклонился от выбранного курса.
Дени Фортен направлялся к дому Морроу. Это было ясно Кастонге, Маруа и старшему инспектору Гамашу, который тоже наблюдал за ним.
– Мы не можем допустить, чтобы он говорил с ними, – сказал Кастонге, стараясь отлепиться от Маруа.
– У него ничего не получится, Андре. Вы это знаете. Пусть попытается. И потом, я видел, что Питер Морроу ушел несколько минут назад. Его и дома-то нет.
Кастонге, покачнувшись, повернулся к Маруа.
– Vraiment?
[67]
– На его лице появилась глуповатая улыбка.
– Vraiment, – подтвердил Маруа. – Правда. Я бы вам посоветовал вернуться в гостиницу и отдохнуть.
– Хорошая мысль.
Андре Кастонге медленно, целеустремленно двинулся по деревенскому лугу.
Гамаш видел все это, и теперь его взгляд переместился на Франсуа Маруа. На лице дилера застыло выражение усталой умудренности. Он, казалось, был чем-то озадачен.
Старший инспектор спустился с террасы и подошел к Маруа. Тот не сводил глаз с коттеджа Морроу, словно ждал – вот сейчас тот совершит что-нибудь достойное лицезрения. Потом он перевел взгляд на Кастонге, волочащего ноги по грунтовой дороге.
– Бедняга Андре, – сказал Маруа. – Со стороны Фортена это было очень некрасиво.
– Что было некрасиво? – спросил Гамаш, тоже смотревший вслед Кастонге, который остановился на вершине холма, чуть покачнулся и двинулся дальше. – Мне показалось, что именно месье Кастонге вел себя не по-джентльменски.
– Но его спровоцировали, – возразил Маруа. – Фортен, едва сев за стол, знал, как будет реагировать Андре. И еще…
– Да?
– Он заказал еще выпивку. Чтобы Андре напился.
– У месье Кастонге проблема?
– Маленькая проблема папочки? – Маруа улыбнулся, потом покачал головой. – Это секрет Полишинеля. По большей части он себя контролирует. Иначе нельзя. Но иногда…
Он сделал красноречивый жест.
«Да, – подумал Гамаш. – Иногда…»
– А потом, сказать Андре, что он тут для того, чтобы заключить договор с Морроу… Ну, Фортен сам напрашивался на неприятности. Самодовольный нахал.
– Мне кажется, вы тут немного неискренни, – сказал Гамаш. – В конце концов, вы здесь по той же причине.
Маруа рассмеялся:
– Touché. Но мы приехали первыми.
– Вы хотите сказать, что существует какая-то система приоритетов? Оказывается, в мире искусства есть столько всяких вещей, о которых я понятия не имею.
– Я хотел сказать, что мне не нужно объяснять, что такое великое искусство. У меня есть глаза, и я могу его видеть. Клара – блестящий художник. Не нужны ни «Таймс», ни Дени Фортен, ни Андре Кастонге, чтобы сообщить мне об этом. Но некоторые покупают произведения искусства ушами, а некоторые – глазами.
– А Дени Фортену нужно объяснять?
– По моему мнению, да.
– И вы не скрываете своего мнения? Поэтому Фортен вас ненавидит?
Франсуа Маруа внимательно слушал старшего инспектора. Его лицо перестало быть лицом сфинкса. Его удивление было очевидно.
– Ненавидит меня? Я уверен, он меня не ненавидит. Да, мы конкуренты, мы нередко не можем поделить художников или покупателей, и наши отношения могут становиться ужасными, но есть уважение и честь профессии. К тому же свое мнение я держу при себе.
– Но со мной-то вы поделились, – заметил Гамаш.
Маруа посмотрел на него:
– Вы спросили. Иначе я бы ничего не сказал.
– Клара может заключить договор с Фортеном?
– Может. Все любят раскаявшихся грешников. И я уверен, что он в этот момент сочиняет свою покаянную молитву.
– Он уже покаялся, – сказал Гамаш. – Поэтому-то и был приглашен на вернисаж.
– Так-так, – кивнул Маруа. – Я задавал себе этот вопрос. – Впервые на его лице появилось озабоченное выражение. Потом он приложил некоторое усилие, и его взгляд прояснился. – Клара умна. Она его насквозь видит. Он не понимал, что потерял, отказавшись от нее прежде. И до сих пор не понимает ее картин. Он много трудился, чтобы заработать репутацию безошибочного ценителя, но он таким не является. Один ложный шаг, одна неудачная выставка, и вся эта репутация полетит вверх тормашками. Репутация – вещь хрупкая, и Фортену это известно лучше, чем кому бы то ни было.
Маруа показал на Андре Кастонге, подходящего к дверям гостиницы:
– Вот он не настолько уязвим. У него есть постоянные частные клиенты и один большой корпоративный. «Келли фудс».
– Производитель детского питания?
– Именно. Громадный корпоративный покупатель. Они делают громадные вложения в искусство, помещают картины в своих офисах по всему миру. Отчего они кажутся менее корыстными и более изысканными. И догадайтесь, кто находит для них картины?
