Один конь, возбужденный криками, вырвался из рук легионера, проскакал вдоль трибун, раздувая ноздри, роняя пену изо рта, волоча за собой по пыли окровавленный кусок мяса. И вдруг, наклонив низко голову, с прыжка врезался в толпу, как привык, наверное, это делать в бою. Словно невидимый плуг прошел по людской гуще – взметнулись вверх руки, ноги, вращающимся колесом мелькнуло и исчезло чье-то тело с растрепанными, будто вставшими дыбом волосами. Толпа всколыхнулась, раздвинулась и снова жадно сомкнулась. Еще чья-то смерть, еще чьи-то переломанные кости… «И опять не я! Га-ааа! Не я-а-а!!!..»
Прокуратор Публий Крадок встал, подняв ладонь. Общий гул наткнулся на его повелительный жест, раскололся, развалился на отдельные голоса, тут же умолк. Какая-то женщина истерично закричала, когда легионеры вывели из толпы взмыленного коня с лоснящимися от крови копытами и увели прочь с площади.
– Правосудие свершилось! – громовым голосом объявил прокуратор.
Он смотрел поверх голов, в сверкающее зноем небо на севере; непонятно было, к кому он обращается – к толпе или к своим римским богам.
– Однако власть Рима не только карает преступников, но и вознаграждает своих смиренных и преданных слуг!
Он поднял вверх руку со сложенными «орлом» пальцами, в которых было зажато что-то блестящее.
– Вот – перстень, великий дар обретшему! Если он достанется свободному человеку, он получит сто динариев! Если же достанется рабу… – Томительная пауза. – Тот получит вдобавок еще и свободу!
Модус почувствовал осторожный толчок в бок («Чего?»), но поворачиваться не стал, он и так понял. Немного присел, самую малость, и застыл, как взведенная пружина.
В наступившей тишине было слышно, как блеет коза в одном из дальних дворов.
Прокуратор небрежно взмахнул рукой. В воздухе сверкнула искра, отсвет солнца на металле…
Вся площадь, наверное, подпрыгнула одновременно, все двенадцать сотен человек. Модус на какое-то мгновение увидел их лица – открытые рты, выкатившиеся глаза. Где-то внизу. Он взлетел над ними, выбросив вверх и вперед ладонь с жадно раскрытыми пальцами.
Время остановилось. Серебристая сверкающая муха медленно кувыркалась в воздухе, выписывала странные вензеля, словно выбирая, куда ей приземлиться, кого из толпы выбрать… Ближе, ближе, совсем рядом!
Удар. Модус ткнулся в чью-то спину, упал на землю, под топчущие ноги. Его пнули в живот, чья-то жесткая ступня скользнула по лицу, ободрав кожу. Он скрутился калачиком, подтянул колени к подбородку, отвалился в сторону. Кто-то схватил его, рывком приподнял. Он едва устоял, со всех сторон толкали, давили, словно он угодил в мельничные жернова. Кругом творилось что-то невообразимое. Толпа сошла с ума. Истошные вопли, ругань, рев, какое-то жирное размеренное чавканье и… кажется, да, это был хруст костей.
– Живой?! – крикнули в лицо.
Это Квентин. Схватил, потянул куда-то.
– Главное, держись на ногах! Упадешь – ты труп!
Он попер напролом, наклонив голову и выставив вперед локти, Модус – за ним. Первые несколько секунд они будто бодались со стеной. Голова и плечи Квентина вздрагивали – его били, он в ответ пинал коленями, размахивал локтями, бил головой, рычал как медведь. Модус, прикрывая его сзади, тоже лупил по цепляющимся рукам, по оскаленным зубам… А потом толпа вдруг подалась, рассыпалась перед ними. И Модус поскользнулся на чем-то мокром, теплом, живом еще, шевелящемся… Устоял, случайно смахнув рукой какую-то старуху.
* * *
Они оказались на каких-то задворках, рядом с узкой улочкой, по которой молча шли оглушенные люди в разорванной, окровавленной одежде. Площадь ревела где-то там, позади, далеко. Пахло помоями. Рядом протекала сточная канава, собравшаяся в ней жижа имела подозрительный красный оттенок. Квентин стоял, привалившись к стене, опираясь руками о колени, глубоко дышал. Волосы слегка растрепались, под глазом наливался синяк, но рубаха каким-то чудом уцелела, даже не испачкалась, и вообще выглядел он, черт его дери, как наследный принц после небольшой разминки в фехтовальном зале.
– Бежим дальше, не останавливайся! – крикнул Модус.
Он свернул в узкий заулок, перемахнул через глиняный дувал, пробежал чисто выметенный и посыпанный опилками двор, едва не наступив на выскочившую под ноги курицу. Другой заулок, третий, лавка обувщика, торговые ряды… Постепенно шум площади затих, Модус оказался в тенистой финиковой роще на окраине города. Повалился на колени, сердце колотилось под горлом. Следом подбежал Квентин. Он был в ярости.
– Зачем ты повел меня на эту казнь?! – загремел он трубным голосом кельтского воина. – Чтобы нас затоптали? Или чтобы напомнить о злодеяниях римских солдат?! О расправах над нашими близкими? Ты же Модус Брейден Думнонский, сын Виллема Думнонского, преданного вассала и лучшего воина моего отца! А наслаждаешься жестокостью проклятых поработителей, прыгаешь, как обезьяна, чтобы доставить им радость!
– Какая муха тебя укусила, Квентин? Чем я провинился?
– Тем, что тебе, песий ты сын, свобода нужна только для того, чтобы жениться на топтанной-перетоптанной Зие, нарожать с ней детей и осесть на этой проклятой чужбине! А то, что твою родную землю топчут римские солдаты – наплевать! Убивают лучших бриттских мужей, насилуют красивейших бриттских девушек – пусть! Ничего страшного! Пусть топчут, пусть убивают и насилуют! Ведь в Британии холодно, там то туман, то снег, там не растут финики и смоквы, и урожай снимают не трижды в год, как в Иудее, а всего один раз, да и то если повезет!
Модус с удивлением и даже тревогой смотрел на друга.
– Откуда у тебя такие слова, Квентин? Я никогда этого не говорил и не думал, клянусь Таранисом и Беленом!
[11]
Я люблю свою землю! – Он говорил с паузами, отмечая каждое слово взмахом ладони со сложенными большим и указательным пальцами. – Я готов, как и раньше, отдать за нее жизнь, но… Она слишком далеко, Модус! Да, вокруг нас враги, но мы не можем с ними ничего сделать, остается только смириться… И даже если мы станем свободными… Чтобы вернуться домой, нужны многие годы или большие деньги. Таких денег у нас никогда не будет, а брести пешком через всю Римскую империю – кому мы будем нужны под конец этого путешествия, два немощных старца?
Модус оправдывался, но все равно чувствовал себя предателем. Действительно, Готриг Корнуоллский был признанным вождем кельтов, а Виллем Думнонский – обычным пивоваром, которого Готриг приблизил к себе и одарил милостями, даже подарил замок. А раз его отец служил отцу Квентина, то по всем законам друидов и Модус был обязан подчиняться Квентину! Они оба это хорошо знали, но Квентин всегда держался с ним на равных, они даже побратались, смешав кровь и поклявшись друг другу в вечной дружбе… А теперь друг исчез – вместо него стоял командир, недовольный своим солдатом. Но почему?! Из-за того, что они увидели на площади? Но он-то тут при чем?
Неужели дружба раскололась, как глиняный кувшин? Тогда как они будут жить дальше? Работать вместе с утра до ночи, спать в крохотном сарайчике, противостоять окружающему враждебному миру? Без покровительства старшего и более сильного товарища по несчастью его жизнь может превратиться в ад!
