– Недостатка нет, – с трудом выговорил Матфей, сглатывая и глядя себе под ноги. – Яблоки, зелёные, хорошо. Я принесу. Но, может, чего-то ещё? Мяса? Хлеба? Сыра?
– Дорогой мой тюремщик, твой наставник совершенно прав. Еда для меня не имеет большого значения. Хотя этому телу, действительно, станет несколько легче. Хлеба и сыра тогда, если можно.
– Можно, – отрывисто сказал Матфей, не дерзая взглянуть лишний раз на розовые покатые плечи и стройные ноги, на маленькие ступни с поблескивающими ноготками пальцев, которые так хотелось поцело…
«Ты ума лишился!» – заорал он на себя.
– Хорошо, – проговорил он снова. – Яблоки, хлеб и сыр. Я скоро вернусь.
И действительно вернулся – с плоской чашей, полной яблок, деревянной дощечкой с нарезанным сыром и свежим хлебом.
– Спасибо тебе, Матфей, – ласково взглянула Царица Теней. – Я попросила бы тебя и ещё об одном… но не знаю, разрешил ли тебе подобное твой господин…
– Что именно? – выдавил Матфей, не решаясь поднять глаз. «Скоро, – подумал он, – я все до единой складки и швы на собственных портах изучу…»
– От моего платья остались одни воспоминания, – вновь улыбнулась она. – Я не хотела бы… смущать тебя. Прошу, нельзя ли мне попросить хоть что-то, прикрыть… э-э-э… мою почти полную наготу?
Уши и щёки Матфея пылали, а взгляд словно прирос к носкам его собственных сандалий.
– Я… сделаю… всё… – хрипло выдохнул он. И вдруг добавил, сам не зная, почему и отчего:
– Моя… госпожа.
– Госпожа? – Она подняла брови. – Нет, нет, мой добрый Матфей. Не зови меня так. У тебя уже есть господин, и я… не хочу, чтобы твоё мягкое сердце навлекло на тебя беду. Не делай ничего, что запрещает тебе волшебник Кор Двейн. Я сама есть причина всех моих несчастий. Ступай теперь, да испроси, если сумеешь, для меня плащ, пелерину или мантилью.
– Д-да, госпожа. – И Матфей почти бегом пустился наутёк.
И лишь поднимаясь по лестнице, вдруг сообразил, что повёл себя, словно слуга, получивший выговор.
«Ступай теперь, да испроси…»
Он вновь покраснел, теперь от мучительного стыда. Не может справиться даже с беспомощной полураздетой женщиной, лишённой магии, женщиной, что в полной его власти! Захочет – и высечет её розгами. Захочет… э-э-э… свяжет, и…
Тут мысли его вновь соскользнули на всякоразличные «прельщения», так что ему пришлось пару раз ущипнуть себя за руку, пока не пришёл в чувство.
Зачем, зачем господин Двейн поручил ему это?! За что ему это наказание?! Нет, он скажет ему, на следующем же уроке и скажет! Что лучше чистить хлев, или грузить мешки, или подметать двор, или… или что угодно!
Зубы его стучали. Проклятье, проклятье, ну почему, почему он становится таким… ослом, когда смотрит на неё? Почему у него перехватывает дыхание, кровь бросается в голову, и нет никаких сил терпеть? Почему он чувствует себя дурак дураком?!
Или это новое испытание, назначенное ему господином Двейном?
Несколько мгновений Матфей ощущал едва ли не обиду. Разве он не был предан, разве не внимал он каждому слову учителя? Разве не повиновался во всём?
«Или ты не веришь наставнику? – вдруг подумал Матфей. – Так если ты ему не веришь – что же здесь тогда делаешь?! Какой же ты маг, если при взгляде на её полуобнажённые ноги теряешь всякое соображение?! Может, для того господин Двейн и послал тебя туда – чтоб ты научился бы справляться с этим искушением?»
С этими раздумьями не заметил, как и добрался почти до самого верха.
«Ох, ох, ну почему с искушениями непременно надо справляться?» – уныло гадал клирик, одолевая последний марш лестницы.
* * *
– Превосходно, Ирма. Теперь ослабляй… ослабляй… осторожно, чтобы не упустить, чтобы не сорвался… не пережимай, нет, сломаешь ему шею! Так, молодец… молодец… ещё немного… Отлично! Заваливай теперь! Подсекай и заваливай! Да, да, молодец! Уф, можешь отдохнуть.
На песке двора валялся связанный драконейт. Лапы скручены отдельно, крылья отдельно, пасть тоже отдельно. Он яростно мычал сквозь плотный невидимый намордник, сипел, пытался выдохнуть огонь – но, разумеется, у него ничего не получалось.
Ирма, несмотря на разрешение Соллей, отдыхать не стала. Вытянувшись и поджав губы в подражание чародейке, вычаровала прямо перед собой небольшое зеркальце и принялась поправлять растрепавшиеся волосы. Лучше было б создать точную копию себя, которую можно поворачивать, крутить туда-сюда, тогда сразу видно, как выглядишь – со всех сторон, но такое у неё пока не получалось. Только туманное зеркальце.
Соллей подплыла, как всегда, не касаясь земли пальцами ног, закутанная в плащ из собственных густых волос.
– Неплохо. – Она кивнула на плавающее перед Ирмой зеркальце. – Поскольку эти чары я тебе не показывала, делаю вывод, что ты заглянула в кой-какие книжки из нашей библиотеки. «Все заклятья младой чаровницы», так? Не рано ли, дорогая моя?
Ирма покраснела. Да, заклятья там были… мягко говоря, и впрямь способные вогнать в краску. Читала она их с часто бьющимся сердцем; попыталась повторить, но хорошо получалось пока только вот это, с зеркалом.
– Простите, госпожа Соллей. Если вы скажете, я больше не буду.
Волшебница улыбнулась.
– Мы превыше всего ценим свободу, Ирма. И ответственность, что приходит с нею. Соразмеряй сама эти две вещи. Я не твоя мать, чтобы давать указания и воспитывать. Я учу тебя магии и требую, чтобы ты повиновалась мне в этом. Что касается остального… меня оно не трогает, ровно до тех пор, пока не начинает препятствовать нашим занятиям. Всё ясно?
– Да, госпожа. – Ирма поспешно сделала книксен.
– Что ты сделала не так с драконейтом?
Девочка захлопала глазами.
– Не так? Но, госпожа Соллей… вы же сами сказали – «отлично»…
– Отлично от других. Не задирай нос, моя маленькая гордячка, это будет мне мешать, да и тебе тоже. Что, не видишь?
Ирма опустила голову. Проклятье, где, ну где она ошиблась?!
– Ты слишком сильно ударила его в самом начале. Ударила и взъярила, пришлось почти что оглушить, сильно рискуя повредить мозг, а он у драконейта и без того не слишком хорош. Когда повалила, принялась душить – помнишь? Куда резче, чем следовало. Опять же, едва не сломала ему трахею. Почему?
Ирма с досадой поджала губы. Сказать? Признаться честно, как она злилась, какая ярость охватила её, когда она представила, что вместо драконейта опрокидывает, связывает и взнуздывает эту заносчивую гордячку, Клару Хюммель?
Она не знала, почему так злится.
И от госпожи Соллей, разумеется, это не укрылось.
– Сердишься? – Прохладная ладонь легко-легко коснулась плеча ученицы.
Врать не имело смысла. Ложь госпожа Соллей чувствовала мгновенно. И наказывала за неё.
