«Этот проклятый город никогда не взять», – злобно решил Квинт. Он со своими товарищами проведет остаток своей жалкой жизни в осаде и никогда не вернется в Италию. Единственный способ покинуть Сицилию – погибнуть у подножия укреплений.
Его глаза еще раз обежали башню. Она была отлично построена. Огромные известняковые блоки подогнаны один к другому с невероятной точностью. Между камнями не видно никаких признаков раствора. Квинт сомневался, что между ними удастся засунуть хотя бы кончик его гладиуса. От легионеров, стоящих к югу от города, доходили слухи, что эти камни были добыты там, где держали афинских солдат, плененных сиракузцами более двух сотен лет назад. Некоторые говорили, что в «ухе Дионисия», туннеле в форме листа, где до сих пор видны следы от зубил каменщиков, эхо регулярно доносит голоса афинян, что их души каким-то образом впитались в камни, давая стенам невидимый защитный слой.
И на Квинта навалилось тяжелое чувство. «Ерунда», – подумал он, вспоминая отца, который превосходно умел высмеивать подобные слухи. «Если не можешь поговорить с человеком, который сам видел, как с неба падают камни или как статуи двигаются на своих постаментах, – любил повторять Гай Фабриций, – не верь ни единому слову». И все равно, чтобы взять эти стены, нужна неземная помощь. Их толщина и высота таковы, что город выдержит любой штурм. С обеих сторон от Галеагры высота стен была в восемь больших блоков, а сама башня – вдвое выше.
Он зажмурился.
Только что из ворот вышел гоплит. Загородив глаза рукой от солнца, он двинулся налево от входа и ненадолго остановился, кого-то высматривая. Это не особенно заинтересовало Квинта. Его заинтересовало то, что гоплит встал прямо у основания стены и что он был примерно вдвое выше одного каменного блока. Мысль пронзила Квинта, как удар молнии. Издали и без стоящего перед нею человека стена казалась гораздо громаднее, чем была на самом деле.
– Проклятая штука вовсе не такая высокая, как кажется! – прошептал он.
Урций недоуменно взглянул на него.
– А?
– Смотри, – сказал Квинт, но гоплит уже ушел.
Не обращая внимания на друга, юноша стал крутить головой, высматривая командира. Центурион о чем-то говорил с Перой, и Квинту пришлось прикусить язык. Ему хотелось сказать о своем открытии Кораксу, но в данный момент это исключалось. А если сказать потом, то будет невозможно доказать свое открытие. А без доказательства Коракс не пойдет к Марцеллу. Он ничего не мог поделать.
Они снова пришли к башне Галеагра на следующее утро, но без младшего трибуна – по слухам, он слег от лихорадки. В его отсутствие Пера играл еще большую роль, чем на первой встрече с сиракузцами. В следующие два дня переговоры приняли такой характер: единственный трибун и Пера спорили со своими партнерами по переговорам о цене, которую следует выплатить за Дамиппа. Продвижение было медленным, но неуклонным. Однажды вечером Квинт крайне возмутился, услышав, как Коракс жалуется Витрувию. Когда появились два центуриона, он был в загоне для мулов, задавал корм скотине контуберния, и инстинктивно спрятался. Беседа показала, что интуиция не обманула его.
– Если дело пойдет так, этого болвана произведут во всадники, – ворчал Коракс. – Я бы не возражал, если б он в самом деле был со способностями, но пока что я не видел таковых. Высокомерный авантюрист с хорошо подвешенным языком.
– И в родстве с Марцеллом, – с кривой усмешкой сказал Витрувий. – Это помогает.
– Да. – Коракс плюнул. – И если его бездумный план примут, мы услышим бесконечные россказни, как Пера привел Сиракузы к падению.
– Какой план?
Квинт навострил уши.
Центурион фыркнул.
– По всей видимости, это тип хорошо сошелся с одним из сиракузцев, который имеет страсть к галльскому вину. В настоящий момент, по понятным причинам, в Сиракузах оно стало редкостью. Пера поговорил с трибуном, чтобы доставить этому сиракузцу груз вина через рыбака. Только для начала. Если парень окажется сговорчивым, за вином последует золото. Также ему пообещают высокую должность – когда город перейдет в наши руки.
– Надо признать, дерзкий план. Но сработает ли он?
– Даже если нет, Пера будет и дальше лизать зад Марцеллу.
Хотя Квинт и не мог терпеть слышать об успехах Перы, он был рад, что кое-что узнал. Коракс мог искать поддержки другого центуриона против этого негодяя, но суть заключалась в том, что он не любил Перу.
– Неплохое занятие для тех, кто хочет подняться по социальной лестнице. Хоть там и воняет немного, – усмехнулся Витрувий.
– Мы с тобой не так устроены, старина.
– Мы, хвала богам, – не так, но в мире много таких, как Пера. Хуже всего то, что Марцелл не видит, что за люди эти лизоблюды.
– Да, он просто принимает их слова за чистую монету. А Пера… – Коракс помолчал и продолжил: – Не думаю, что он перед чем-нибудь остановится на пути к своей цели.
– Надеюсь, ты ошибаешься, – сказал Витрувий.
– Сам надеюсь.
Центурионы удалились, и их голоса затихли.
Замысел Перы относительно сиракузского командира может ни к чему не привести, подумал Квинт, но если все получится, центурион наверняка выдвинется. Его переведут куда-нибудь, и возможность отомстить за смерть Мария будет потеряна. А что, если подсказать Кораксу, как взять город?
Глава XXI
– Ты хочешь, чтобы я оставил свой пост, в кромешной тьме пробрался на ничейную территорию и подошел к городской стене, чтобы измерить ее высоту? – Голос Урция дрогнул на слове «измерить».
– Не так громко, – предостерег его Квинт.
Разговор происходил ночью в римском лагере; уже прошло некоторое время, как все забрались под одеяла, но это не значило, что четверо соседей, как и солдаты в соседних палатках, спят.
– Я что, похож на свихнувшегося? – Глаза Урция были полны мрачного недоверия. – Я согласен, что сиракузцы могут нас не услышать, но что, если ты ошибаешься насчет высоты камней? Что, если все напрасно?
– Говорю тебе, не ошибаюсь!
Приятель словно не слышал.
– А если кто-то другой, не Коракс, обнаружит, что нас нет? Нас казнят! И даже если это обнаружит Коракс, наша безопасность не гарантирована.
– Знаю, но…
Урций сердито перебил его.
– И других парней могут запросто приговорить к фустуарию за то, что мы ушли. Поэтому придется посвятить и их. – Он не отрываясь смотрел на Квинта.
Тот глубоко вздохнул. Он не ожидал такого отпора. Может быть, друг прав? Пера, конечно, законченный шлюхин сын, но он и сам совершил глупость, победив его в гонке. Может быть, лучше дать его звезде взойти на недосягаемую высоту? Тогда Пера исчезнет, и о нем можно будет забыть.
Но тут Квинт представил себе лицо Мария в его последние моменты на пристани. Он вспомнил, как друг остался умереть, чтобы дать спастись ему, и кровь снова закипела от злобы.
