Открыв морской путь из Европы на Восток, португальские моряки помогли покончить с разрозненностью человечества. Преодолению разрозненности содействовали, разумеется, и Великий шелковый путь, и другие старинные дороги, пересекавшие азиатскую сушу. В XIV в. пришло общее крушение монгольской мощи, за ним – упадок империи Тимуридов; в начале XVI в. Сефевидская Персия возвысилась, и ее отношения с Оттоманской империей сделались натянутыми. Как следствие, сухопутные дороги, пересекавшие Азию, стали менее безопасны. Вполне предсказуемо, их роль и далее уменьшалась, поскольку португальцы открыли простой морской путь на Восток [17]. Когда судоходное сообщение установилось, весь Восток – невиданным образом и в неслыханной степени – оказался втянут в европейские раздоры. Впервые стало возможным говорить об истории поистине всемирной, а не только взятой отдельно европейской, индийской либо китайской [18]. С тех пор уже нельзя писать об одном отдельно взятом регионе без упоминания о других.
Еще более заметным итогом португальского плавания вокруг мыса Доброй Надежды оказалось уменьшение важности Средиземноморья по сравнению с гораздо более обширным Индийским океаном, где связи между цивилизациями были даже богаче [19]. Как ни велик подвиг Васко да Гамы, все дело сводилось к усердию и выносливости – выносливости, почти невообразимой по нашим временам и меркам. Нынче одна лишь мысль о том, чтобы провести долгие месяцы или целые годы в тесном корабельном трюме, где свирепствует цинга, показалась бы чудовищной. Поистине это было подвигом душевной стойкости. Но португальская империя на Индийском океане возникла не как прямой итог путешествия, совершенного да Гамой, а благодаря настойчивости, уму – и, конечно, выносливости – другого морехода, Афонсу д’Албукерки.
Вслед за Васко да Гамой, также обогнув Африку, д’Албукерки отправился в Индию, где принял стратегически важное решение поддерживать дружелюбных владык, правивших на Малабарском побережье. Он сразу же понял: маленькая и далекая Португалия не сможет непрерывно контролировать необъятный Индийский океан, если помимо опорных пунктов не создаст на его побережьях и особую заморскую цивилизацию. Недостаточно было держать в руках основные пути выхода в океан: мыс Доброй Надежды, Баб-эль-Мандебский, Ормузский и Малаккский проливы. Требовалась португальская столица на индийской земле. Д’Албукерки создал ее в Гоа, к югу от нынешнего Мумбая (бывшего Бомбея), на западном, Конканийском, берегу Индии. Со временем Гоа вырос в большой город, с укреплениями и соборами. Чтобы удерживать и расширять Гоа, д’Албукерки, подстегиваемый своей неукротимой ненавистью к мусульманам, заключил стратегический союз с индуистской Виджаянагарской империей. По приказу д’Албукерки в Гоа поголовно перебили мавров – и навряд ли стоит романтизировать образ этого завоевателя, хотя он был человеком огромных способностей и добился многого.
Этот вице-король, прозванный Цезарем Востока, занял Ормуз и захватил Малакку, откуда отправлял экспедиции – разведывать и при удачных обстоятельствах покорять Ост-Индию. На острове Сокотра он возвел крепость, чтобы частично закрыть Баб-эль-Мандебский пролив и отнять у арабских торговцев возможность добираться до Индии через Красное море [20]. Стремление д’Албукерки закрыть мусульманам всякий доступ к Индийскому океану в конце концов почти истощило силы Португалии. Действуя за тысячи километров от родной страны, мореплаватель никогда не имел в распоряжении более 4000 матросов и располагал довольно малой эскадрой. К тому же д’Албукерки был сравнительно пожилым человеком, давно шагнувшим за пятидесятилетний рубеж [21]. В непрестанной борьбе он силой создал на устрашающе бескрайних океанских просторах зыбкую империю. Нынешняя всемирная система судоходства, кое-как возглавляемая американцами, должна создать нечто стратегически подобное, опираясь на содействие индийцев и – будем надеяться – китайцев. Другого выхода из положения попросту нет.
Несмотря на достижения д’Албукерки, многое осталось как было. Вокруг Индийского океана перемены происходили постепенно даже тогда, когда португальский империализм расцветал пышным цветом. «Туземные империи и торговые государства сохранили свое господство и остались по большей части нетронутыми, хотя европейцы сновали и суетились… у их “опушек”», – пишет ученый Фелипе Фернандес-Арместо [22]. Если на оманских берегах высилось несколько португальских твердынь, то в глубине страны, в пустынях, не было ни единого укрепления. Правда, португальцы сумели закрыть Красное море для мусульманского судоходства – в соответствии со стратегией, нацеленной на фланговый охват ислама. Они также одолели мамелюкский (египетский) флот в Аравийском море [23]. Но если открытое море могло считаться владениями христиан, то значительная часть побережий и все внутренние области оставались мусульманскими.
Как первая из империй, возникших в Новое время, Португалия оказалась не только слабейшей, но и самой средневековой по сути. Ее мореходы взламывали двери в окружающий мир – однако платили за это чудовищную цену. Португальцы не столько открывали для себя Восток, сколько чинили «пиратские набеги» на него, разрывая и разрушая – пусть и медленно – взаимовыгодную и мирную сеть морской торговли, целые столетия связывавшую арабский и персидский мир с дальневосточными странами. Между прочим, враждебная всему остальному миру замкнутость Китая и Японии родилась из горького опыта, полученного при встречах с португальцами. В действительности португальцы представляли жителям Востока не современный им Запад, а Европу, какой она была в позднем Средневековье.
Жесточайшие битвы за обладание Марокко, длившиеся без малого столетие, притупили португальскую чувствительность. Иберийская солдатня почти не отличалась от разбойников с большой дороги [24]. У португальцев изощренное, вполне современное стратегическое планирование шло рука об руку с повадками, которые временами напоминали о самых страшных деяниях инквизиции. Эти моряки считали восточных жителей язычниками, а потому свирепствовали напропалую и повествовали о совершенных злодействах безо всякого стеснения. Британский историк Дж.-Х. Плам писал:
«Они зверски уничтожали экипажи захваченных мусульманских фелук. Некоторых пленников развешивали на реях как живые мишени для учебной стрельбы. Другим отсекали кисти рук и стопы, а затем отправляли шлюпки, наполненные обрубками, к местному властелину, советуя ему приготовить жаркое из человечины. Не щадили ни женщин, ни детей. На заре своих плаваний португальцы грабили и отнимали почти так же часто, как и покупали. <…> Звавшие себя сынами Христовыми, они ходили по колено в крови, но возводили церкви, строили духовные семинарии, поскольку, в конце концов, с их точки зрения, весь этот разбой считался своеобразным крестовым походом, и, сколь ни велико было земное воздаяние, доставшееся Васко да Гаме <…> и ему подобным, посмертное, полагали португальцы, окажется еще бо́льшим» [25].
Да Гама искал «христиан и пряности». Он успел наполнить корабельный трюм перцем, а по дороге домой потопил у индийских берегов судно, везшее из Мекки 700 мусульманских паломников [26]. В 1507 г. д’Албукерки разграбил и сжег Маскат. Португальские флибустьеры обосновались на Цейлоне и в Бирме, после чего продали в рабство десятки тысяч туземцев. Подобные действия наравне с завоеваниями размаха, какого сумели достичь португальцы, говорят о крайней узости религиозных взглядов и фанатизме, не ведающем сомнений. Если «сомнение, – как пишет Т. Э. Лоуренс в книге “Семь столпов мудрости”, – это наш современный терновый венец», то португальцам до наших современников было далеко [27]. Британский ученый Ч. Р. Боксер отмечает: невзирая на мимолетные колебания и опасения, «уверенность в том, что с ними Бог и что Божий Промысел прямо поощряет и направляет их поступки», служила решающим фактором. И не только, как пишет Боксер, при захвате марокканского города Сеуты в 1415 г., но и на всем протяжении XV и XVI вв., пока португальцы нащупывали путь мимо западноафриканского побережья на юг и далее – в Индийский океан
[26]
.
