То, что большинство убийств, связанных с наркотиками, происходили только в 6 из 32 штатов Мексики, главным образом на севере, — это еще один показатель того, как Северная Мексика отделена от остальной территории страны. Если кампания против наркокартелей, проводимая при поддержке вооруженных сил страны и начатая в 2006 г. президентом-консерватором Фелипе Кальдероном, потерпит неудачу и Мехико снова станет заключать сделки с картелями, столица в функциональном смысле может потерять контроль над севером, что повлечет серьезные последствия для США. Сама федеральная структура Мексики (прямой результат ее разобщенной и гористой географии), с двумя федеральными полицейскими управлениями, 32 полицейскими управлениями в каждом штате страны и более чем 1500 муниципальными полицейскими управлениями, значительно усложняет эту борьбу. Роберт Боннер, бывший руководитель Управления по борьбе с наркотиками в США, пишет, что, если преступные группировки добьются успеха, «Соединенные Штаты будут делить границу протяженностью 3200 километров с наркогосударством, управляемым мощными транснациональными наркокартелями, угрожающими стабильности Центральной и Южной Америки».
[477]
Покойный профессор Гарвардского университета Хантингтон, чья блестящая карьера объясняется уникальной способностью предвосхищать события, посвятил свою последнюю книгу тому вызову, который Мексика бросает США.
[478]
В книге «Who Are We? The Challenges to America’s National Identity» («Кто мы? Вызовыамериканской национальной идентичности»), опубликованной в 2004 г., Хантингтон утверждал, что история Латинской Америки демографически смещается на север, на территорию США, и, следовательно, изменит американский национальный характер».
[479]
Хантингтон утверждает, что это лишь часть правды, но не вся, что Америка — это страна эмигрантов. Америка — страна в равной степени эмигрантов и англопротестантских поселенцев, причем последние составляют философский и культурный костяк общества. Ведь только приняв англопротестантскую культуру, эмигранты в самом деле становятся американцами. Америка стала такой, какая есть, продолжает Хантингтон, потому что ее населяли британские протестанты — а не французские, испанские или португальские католики. Поскольку Америка была создана протестантской, ей не нужно было таковой становиться, и классический либерализм Америки обязан своим существованием именно этому факту. Инакомыслие, индивидуализм, республиканские взгляды — в конечном счете все это произрастает из протестантского способа мышления. «В то время как американский символ веры — это протестантство без Бога, американская гражданская религия — это христианство без Христа». Но это кредо, размышляет Хантингтон, может незаметно разрушить разрастающееся испаноязычное католическое общество, еще не тронутое Просвещением.
[480]
Хантингтон пишет:
«Мексиканская иммиграция ведет к демографической реконкисте территорий, отвоеванных американцами у Мексики в 1830–1840 гг. Мексиканизация этих регионов некоторым образом схожа с кубинизацией в 1960-х, которая произошла в Южной Флориде. Она также стирает границу между Мексикой и США, способствуя появлению совершенно другой культуры…».
[481]
Профессор Бостонского колледжа Питер Скерри пишет, что одной из «потрясающе оригинальных и противоречивых догадок» является то, что, хотя американцы восхваляют разнообразие, «сегодняшняя волна иммиграции на самом деле наименее разнообразная за всю нашу историю. Разумеется, продолжает Скерри, перефразируя Хантингтона, иммигранты нелатинского происхождения как никогда разные. Но в целом половина иммигрантов латиноамериканского происхождения как никогда однородна. Для Хантингтона это уменьшение разнообразия делает ассимиляцию менее вероятной».
[482]
И, как отмечает Дэвид Кеннеди, «разнообразие и распыление потока иммигрантов» сглаживали процесс ассимиляции. «Тем не менее сегодня один большой поток иммигрантов вливается в определенный регион из единого культурного, языкового, религиозного и национального источника — Мексики… отрезвляющим является тот факт, что Соединенные Штаты никогда не сталкивались с чем-либо, что можно было бы сравнить с событиями, происходящими на юго-западе».
[483]
К 2050 г. почти половина населения США будет испаноязычной.
[484]
Во всех этих доводах на первый план выходит география. Как говорит Хантингтон, «ни одна группа иммигрантов в американской истории не претендовала и даже не была в состоянии предъявлять исторически оправданные претензии на американскую территорию. Мексиканцы и американцы мексиканского происхождения не только могут, но и предъявляют такие претензии». Бо́льшая часть Техаса, Нью-Мексико, Аризоны, Калифорнии, Невады и Юты были частью Мексики до Техасской войны за независимость 1835–1836 гг. и Мексикано-американской войны 1846–1848 гг. Мексика — это единственная страна, в которую США вторгались, оккупировали столицу и аннексировали значительную часть ее территории. Следовательно, как отмечает Скерри, мексиканцы приезжают в США, селятся в регионах страны, которые когда-то были частью их родины, и поэтому «чувствуют себя на своей территории», в то время как другие иммигранты такого чувства не испытывают. Американцы мексиканского происхождения в третьем поколении и дальше поддерживают знание родного языка в значительно большей степени, чем другие иммигранты, главным образом из-за географической концентрации испаноязычных общин, которая является демографическим обратным эффектом техасской и мексикано-американской войн. Более того, уровень натурализации среди эмигрантов из Мексики один из самых низких среди всех мигрантов. Хантингтон замечает, что страна — это «общество, хранимое в памяти», то есть общество, обладающее исторической памятью. Американцы мексиканского происхождения, составляющие 12,5 % населения США, не считая других представителей испаноязычной общины, более или менее сосредоточены на юго-западе, смежном с Мексикой, и впервые в американской истории оказывают влияние на нашу историческую память.
[485]
