– Тут нужна лестница, если ты не акробат, – вяло произнес раненый.
Его товарищ истерически рассмеялся:
– Акробат. Да, акробат! Ох…
Уизел удивленно смотрел на них.
– Как это ни горько, – воскликнул человек, – но именно что никто – да, никто! – кроме акробата, не смог бы уйти от нас!
Кавалер с раной на руке в нетерпении щелкнул пальцами здоровой руки:
– Нужно сходить в соседнюю квартиру – во все квартиры.
И, потеряв надежду, они ушли, хмурые, словно грозовые тучи.
Уизел закрыл и запер на задвижку дверь, затем немного постоял около нее, почувствовав укол жалости.
Приглушенное «Эй!» заставило его поднять голову. Обладатель легких туфель уже приподнял крышку люка и оглядывал комнату сверху. Лицом он напоминал веселого эльфа – полубрезгливого-полуразозленного.
– А головы они, наверное, на ночь снимают вместе со шлемами, – шепотом заметил он. – Но что касается нас с тобой, Уизел, так мы свои всегда носим на плечах.
– Да будь ты проклят, – яростно воскликнул Уизел. – Я знаю, что ты подлец, но даже половины того, что я услышал здесь, хватит, чтобы понять, что ты такая дрянь, что у меня руки чешутся проломить твой череп.
Обладатель легких туфель уставился на него, удивленно мигая.
– Во всяком случае, – сказал он спустя некоторое время, – я нахожу, что в таком положении разговор о моем звании невозможен.
С этими словами он стал опускаться вниз: на мгновение повис, держась за край люка, и спрыгнул на пол, пролетев добрых семь футов.
– Один крысеныш там, наверху, долго рассматривал мое ухо с видом гурмана, – продолжил он, отряхивая руки о бриджи. – Пришлось объяснить ему на понятном всем крысам языке, что я смертельно ядовит, после чего он счел разумным удалиться.
– Ну что ж, я хотел бы послушать рассказ о сегодняшнем ночном разврате, – сердито произнес Уизел.
Обладатель легких туфель приставил большой палец к носу и насмешливо помахал Уизелу остальными пальцами.
– Шут гороховый! – пробормотал Уизел.
– У тебя есть бумага? – неожиданно спросил обладатель легких туфель и тут же резко добавил: – Да, а писать-то ты умеешь?
– А почему я должен давать тебе бумагу?
– Ты хотел рассказ о ночных увеселениях. И ты его получишь, если дашь мне перо, чернила, пачку бумаги и комнату, где я смогу писать в одиночестве.
Уизел колебался.
– Уходи! – наконец сказал он.
– Как пожелаешь. Однако ты упускаешь довольно любопытную историю.
Уизел дрогнул – его сердце было мягким, как воск, – и сдался. Обладатель легких туфель прошел в соседнюю комнату со скудным запасом письменных принадлежностей и аккуратно закрыл за собой дверь. Уизел тяжело вздохнул и вернулся к «Королеве фей»; в доме снова воцарилась тишина.
III
Промчался четвертый час ночи. Пропитанная холодом и влагой тьма снаружи померкла, а комната потускнела, и Уизел, подперев руками голову, низко склонился над столом, напряженно вглядываясь в кружево рыцарей, фей и злоключений множества девиц. На узкой улице снаружи слышалось громкое фырканье драконов; когда заспанный подмастерье оружейника приступил к работе в половине пятого утра, эхо превратило громкий звон наколенников и кольчуги в шум марширующей кавалькады.
С первым лучом солнца появился туман, и когда Уизел в шесть утра на цыпочках подошел к своей скромной опочивальне и открыл дверь, комната была залита серо-желтым светом. Его гость обратил к нему пергаментно-бледное лицо, на котором, как две заглавные алые буквы, горели безумные глаза. В качестве письменного стола он воспользовался молитвенной скамейкой Уизела, придвинув к ней стул; на ней уже громоздилась внушительная стопка густо исписанных страниц. С глубоким вздохом Уизел удалился обратно к своим сиренам, обозвав себя дураком потому, что не посмел лечь в собственную постель на рассвете.
Шум шагов с улицы, брюзжащие голоса соседских старух и глухой утренний шум подействовали на него расслабляюще, и, засыпая, он тяжело опустился на стул, а его мозг, перегруженный звуками и красками, продолжал переваривать заполнявшие его образы. В этом беспокойном сне он был одним из тысячи стонущих тел, поверженных под палящим солнцем, беспомощной переносицей между открытыми глазами Аполлона. Сон стремился разорвать его, царапая разум, как зазубренный нож. И когда его плеча коснулась горячая рука, он пробудился, едва не закричав, и обнаружил, что в комнате воцарился густой туман, а его гость, серый призрак со смутными очертаниями, стоит рядом с кипой бумаги в руке.
– Думаю, что это один из самых увлекательных рассказов, пусть и не до конца отделанный. Не мог бы ты пока куда-нибудь его спрятать и, во имя Господа, позволить мне лечь спать?
Не дождавшись ответа, он швырнул бумаги Уизелу и, свалившись, как мешок сена, на кушетку в углу, заснул, ровно дыша; во сне у него по-детски забавно дергалась бровь.
Уизел устало зевнул и, глядя на небрежно исписанную неровным почерком первую страницу, начал негромко вслух читать:
Поругание Лукреции
Из лагеря Ардеи осажденной
На черных крыльях похоти хмельной
В Колладиум Тарквиний распаленный…
«О, рыжая ведьма!»
Мерлин Грейнджер работал в книжном магазине «Перо Луны»; вы вполне могли там бывать, это прямо за «Ритц-Карлтон», на Сорок седьмой улице. Маленький магазинчик «Перо Луны» обладает – вернее, обладал – весьма романтической атмосферой: в нем всегда царили полумрак и аромат радикализма. Интерьер подсвечивался не то захватывавшими дух ярко-красными и оранжевыми афишами и сиянием корешков специальных изданий, не то качающейся низко висящей лампой под внушительным абажуром из красного сатина, горевшей даже днем. Это был «выдержанный», как хорошее вино, магазин. Слова «Перо Луны», как вышивка, змеились над дверью. Витрины всегда были заполнены тем, что едва-едва прошло сквозь сито литературной цензуры: тома в темно-оранжевых обложках, с красовавшимися на белых прямоугольниках названиями. Все здесь по приказу мудрого и непостижимого мистера Мунлайта Квилла было пропитано ароматом мускуса, что создавало атмосферу не то лавки древностей в Лондоне диккенсовских времен, не то кофейни на теплых берегах Босфора.
С девяти до пяти тридцати Мерлин Грейнджер вопрошал скучающих пожилых дам в черном и юношей с темными кругами под глазами о том, «нравится ли им этот модный, ну-как-его-там…» и не хотели бы они взглянуть на первое издание. А, так вы хотите купить роман с арабом на обложке или сборник новейших сонетов Шекспира, продиктованных им из небытия мисс Саттон из Южной Дакоты… – и он презрительно фыркал. Если говорить честно, его собственные предпочтения склонялись именно в этом направлении, однако служащему «Пера Луны» в рабочее время необходимо было носить маску пресыщенного ценителя.
