Библиотека была просторной; над камином висела Мадонна, а по стенам шли ряды книг в поблескивающих тисненым золотом красных переплетах. На всех креслах в тех местах, где должна была покоиться голова сидящего, висели кружевные квадраты, диван был очень удобный, а книги выглядели так, словно их читали – не все, конечно, но некоторые; Салли Кэрролл тут же вспомнилась потрепанная домашняя библиотека, с огромными отцовскими медицинскими атласами, с тремя портретами двоюродных дедушек и старым диваном, который чинили вот уже сорок пять лет подряд, но на котором все еще было так приятно вздремнуть! Эта библиотека поразила ее тем, что не выглядела ни уютной, ни неуютной. Это была просто комната с множеством довольно дорогих вещей, которым было никак не больше пятнадцати лет.
– Ну, как тебе здесь нравится? – первым делом спросил Гарри. – Ты удивлена? То есть я хотел сказать: ты именно так себе все и представляла?
– Иди ко мне, Гарри! – тихо ответила она, протянув к нему руки.
После краткого поцелуя он не оставил попыток извлечь из нее восторг:
– Я имею в виду наш город. Понравился он тебе? Почувствовала, какая энергия в воздухе?
– Ах, Гарри, – рассмеялась она, – подожди, дай мне время. Не надо забрасывать меня вопросами.
Она с удовольствием затянулась сигаретой.
– Я должен кое о чем с тобой поговорить, – начал он, словно извиняясь. – Знаю, у вас на Юге принято уделять особое внимание семье и подобным вещам – не то чтобы это было не принято здесь, у нас, но ты увидишь, что здесь все немного по-другому. Я хочу сказать, Салли Кэрролл, что ты заметишь тут много такого, что поначалу покажется тебе грубым бахвальством! Помни лишь об одном: история нашего города началась всего три поколения назад. Все знают, кем были их отцы, половина из нас знают, кто их деды. Но дальше мы не углубляемся.
– Само собой, – пробормотала она.
– Видишь ли, этот город основали наши деды, и при основании многим из них довелось заниматься довольно сомнительными делами. Например, есть тут у нас одна дама, которая считается законодательницей мод в нашем обществе; ее отец был первым мусорщиком в городе – вот так…
– Подожди, – сказала озадаченная Салли Кэрролл, – ты что, решил, что я примусь кого-либо осуждать?
– Вовсе нет, – перебил ее Гарри, – и, пожалуйста, не думай, что я пытаюсь кого-либо оправдать в твоих глазах. Просто… Прошлым летом приезжала сюда одна южанка; однажды в разговоре она не совсем удачно выразилась, так что… Я просто подумал, что лучше мне тебя сразу предупредить.
Салли Кэрролл вдруг почувствовала негодование, словно ее незаслуженно отшлепали.
Но Гарри, видимо, счел тему закрытой, поскольку продолжил разговор в другом, уже восторженном, ключе.
– У нас сейчас карнавальная неделя, я тебе рассказывал… Впервые за десять лет! И впервые с восемьдесят пятого года решили построить ледяной дворец. Строят из блоков самого чистого льда, который только смогли найти, – дворец будет потрясающий!
Она встала, подошла к окну, раздвинула тяжелые турецкие портьеры и выглянула наружу.
– Ах! – вдруг воскликнула она. – Там двое мальчишек лепят снеговика! Гарри, как ты думаешь: можно мне к ним, помочь?
– Что за фантазии! Иди ко мне, поцелуй меня!
Она нехотя отошла от окна:
– Кажется, здешний климат не слишком располагает к поцелуям, правда? Тут ведь особо не посидишь, не помечаешь, да?
– Мы и не собираемся! Я взял отпуск на неделю с сегодняшнего дня; вечером будет торжественный ужин, а затем – танцы.
– Ах, Гарри, – призналась она, усевшись на диван и оказавшись наполовину у него на коленях, а наполовину зарывшись в подушки, – у меня просто голова кругом идет! Я даже не могу сказать, нравится мне здесь или нет, и я совершенно не представляю, чего здесь от меня ждут… и вообще как мне себя вести… Придется тебе все мне объяснять, милый.
– Объясню, – нежно сказал он, – но только если ты скажешь, что тебе здесь нравится!
– Нравится! Ужасно нравится! – прошептала она, скользнув в его объятия так, как это умела делать только она. – Мой дом там, где ты, Гарри!
Произнеся это, она впервые в жизни почувствовала себя актрисой, играющей роль.
В тот вечер, за столом среди мерцающих свечей, разговаривали, кажется, только мужчины, а женщины сидели, словно дорогие украшения, выглядя отчужденно и надменно; даже присутствие Гарри слева от нее не смогло создать у нее впечатления, что она – дома.
– Очень приятные люди, не правда ли? – спросил он. – Посмотри вокруг. Вон Спад Хаббард, он полузащитник, в прошлом году выступал за принстонскую команду; это Джуни Мортон – он и тот рыжий парень рядом с ним, оба были капитанами хоккейной команды в Йеле; мы с Джуни учились в одном классе. Все лучшие спортсмены в мире – из наших северных штатов. Это земля настоящих мужчин, говорю тебе! Посмотри, вон Джон Джей Фишберн!
– А кто он? – наивно спросила Салли Кэрролл.
– Разве ты не знаешь?
– Имя я где-то слышала…
– Он владеет всей пшеницей на северо-западе страны, один из величайших финансистов.
Она неожиданно обернулась, услышав голос справа.
– Нас, кажется, забыли друг другу представить! Меня зовут Роджер Паттон.
– А меня – Салли Кэрролл Хоппер, – вежливо ответила она.
– Да, я о вас слышал. Гарри мне рассказывал, что вы вот-вот приедете.
– А вы его родственник?
– Нет, я профессор.
– Ого! – рассмеялась она.
– В университете. Вы ведь с Юга, не так ли?
– Да. Из Тарлтона, штат Джорджия.
Он ей сразу понравился: темно-рыжие усы, бледно-голубые глаза, в которых читалось то, чего так не хватало остальным, – восхищение. За ужином они обменялись несколькими случайными замечаниями, и она подумала, что с ним она бы хотела поговорить еще.
После кофе ее представили множеству красивых молодых людей, танцевавших с предельно выверенной точностью движений и считавших само собой разумеющимся, что она желает говорить лишь о Гарри и ни о чем ином.
«Боже мой, – подумала она, – они разговаривают со мной так, словно помолвка сделала меня лет на десять старше! Будто я буду жаловаться на них их матерям!»
На Юге девушка после помолвки – и даже недавно вышедшая замуж – вправе была рассчитывать на такое же полушутливое подтрунивание и лесть, как и любая дебютантка, но здесь такое обращение, кажется, считалось недопустимым. Один молодой человек после удачного начала – он стал говорить о глазах Салли Кэрролл и продолжал в том духе, что они его пленили сразу же, как только он вошел в комнату, – немедленно сконфузился, когда открылось, что Салли Кэрролл гостит у Беллами и, стало быть, не кто иная, как невеста Гарри. Он сразу же стал вести себя так, словно допустил рискованную и непоправимую ошибку, немедленно напялил на себя личину церемонных манер и оставил Салли Кэрролл при первой же возможности.
