«Сдавайся и слезай с кресла! Ты попыталась выступить против меня, и я при всех назвала тебя обманщицей. Сама видишь – у тебя нет ни единого шанса!»
И тогда вся еще оставшаяся у Бернис энергия поднялась волной протеста, и она сжала руки в кулаки под наброшенной на шею белой тряпкой, а взгляд стал таким странным, застывшим, что Марджори его надолго запомнила и даже рассказывала о нем впоследствии.
Через двадцать минут парикмахер развернул ее лицом к зеркалу, и она вздрогнула, в полной мере оценив нанесенный ущерб. Волосы от природы у нее были не вьющиеся, и теперь они с обеих сторон обрамляли ее внезапно побледневшее лицо двумя гладкими безжизненными монолитами. Она была страшна как смертный грех – она знала, что станет страшна как смертный грех. Простота, словно у Мадонны, – вот в чем заключалась основная прелесть ее лица. А теперь она исчезла, и она стала выглядеть – ну, ужасно заурядной… не облезлой, конечно, а лишь смешной, словно обитательница Гринвич-Виллидж, забывшая дома очки.
Спустившись на пол с кресла, она попыталась улыбнуться – и ничего не получилось. Она заметила, как две девушки обменялись взглядами; заметила, как губы Марджори искривились в легкой усмешке, а Уоррен посмотрел на нее неожиданно холодно.
– Ну что ж, – прервала она неловкую паузу, – как видите, я это сделала!
– Да, ты… Ты это сделала, – подтвердил Уоррен.
– Вам нравится?
Раздалось два или три нерешительных: «Конечно!», затем последовала еще одна неловкая пауза, а затем Марджори со змеиным проворством повернулась к Уоррену и пристально на него посмотрела.
– Не мог бы ты подбросить меня до химчистки? – спросила она. – Мне очень нужно забрать платье до ужина. Роберта поедет сразу домой и подвезет остальных.
Уоррен рассеяно посмотрел в окно. Затем его холодный взгляд на мгновение остановился на Бернис, после чего переместился на Марджори.
– Конечно. Буду рад помочь, – негромко ответил он.
VI
Выйдя к ужину и встретив изумленный взгляд тетки, Бернис осознала, какую жестокую ловушку ей приготовили.
– Бернис, боже мой!
– Я коротко постриглась, тетя Жозефина.
– Боже мой, дитя мое!
– Вам нравится?
– Бернис! О господи!
– Кажется, я вас шокировала?
– Нет, но что подумает завтра вечером миссис Дейо? Бернис, нужно было подождать хотя бы до послезавтра – завтра бал у Дейо, надо было подождать хотя бы ради этого.
– Это вышло спонтанно, тетя Жозефина. Но при чем тут миссис Дейо, какая ей разница?
– Дитя мое, – воскликнула миссис Харви, – в докладе «Недостатки современной молодежи», который она прочитала на последнем заседании нашего «Клуба по четвергам», она посвятила коротким стрижкам целых пятнадцать минут. Это излюбленный предмет ее ненависти. А ведь бал устраивается в честь тебя и Марджори!
– Мне очень жаль.
– Ах, Бернис, и что скажет твоя мать? Она решит, что это я тебе разрешила!
– Мне очень жаль.
Ужин прошел в мучениях. Она попробовала второпях исправить положение с помощью щипцов для завивки волос, но лишь обожгла себе палец и сожгла волосы. Она видела, что тетя одновременно и обеспокоена, и опечалена, а дядя все время приговаривает: «Ох, ну и дела!» оскорбленным и слегка враждебным тоном. Марджори сидела очень тихо, отгородившись легкой, слегка насмешливой улыбкой.
Ей как-то удалось дотянуть до конца вечера. В гости зашли трое парней; с одним из них исчезла Марджори, а Бернис совершила вялую и безуспешную попытку развлечь двух оставшихся – и в половине одиннадцатого с благодарным вздохом ушла вверх по лестнице в свою комнату. Ну и денек выдался!
Она раздевалась, собираясь ложиться спать, когда открылась дверь и вошла Марджори.
– Бернис, – сказала она, – мне ужасно жаль, что так вышло с балом у Дейо. Даю тебе честное слово – я совершенно о нем позабыла!
– Да ничего страшного, – сухо сказала Бернис. Она стояла перед зеркалом, медленно водя расческой по остаткам своих волос.
– Завтра съездим с тобой в центр, к самому лучшему парикмахеру, – продолжила Марджори, – и тебя приведут в порядок. Будешь выглядеть великолепно! Я и подумать не могла, что ты пойдешь до конца… Мне действительно очень жаль!
– Ах, да ладно, все нормально!
– Ну, к тому же завтра ты здесь последний день – так что действительно ничего страшного.
Затем Бернис вздрогнула: Марджори распустила свои волосы волнами по плечам и стала медленно заплетать их в длинные светлые косы – на ней был кремовый халат, и выглядела она, словно сошедшая с изящного полотна саксонская принцесса. Бернис не могла оторвать взгляда от становившихся все длиннее кос. Они были тяжелыми, роскошными и двигались под проворными пальцами, словно извивающиеся змеи, а у Бернис остались лишь эти жалкие остатки, щипцы для завивки, да завтрашний вечер под прицелом пристальных глаз. Она представила, как Дж. Риз Стоддард, которому она нравилась, вспомнит о своих критических гарвардских манерах и скажет своей соседке по столу, что Бернис не стоило разрешать так много ходить в кинотеатры; представила, как Дрейкотт Дейо обменяется взглядами с матерью и станет вести себя по отношению к Бернис с подчеркнутой снисходительностью. Хотя, наверное, миссис Дейо уже завтра услышит новость и пришлет составленную в ледяном тоне записочку с просьбой не утруждать себя появлением у них; все у нее за спиной станут посмеиваться, узнав о том, как Марджори ее одурачила, как ее шанс блеснуть в обществе был принесен в жертву ревнивой прихоти эгоистки. Она резко присела перед зеркалом, кусая губы.
– Мне нравится, – с усилием произнесла она. – Думаю, что мне идет!
Марджори улыбнулась:
– Выглядит хорошо. Только, бога ради, не переживай ты так!
– А я и не переживаю.
– Спокойной ночи, Бернис.
Но, как только закрылась дверь, внутри у Бернис как будто что-то щелкнуло. Она энергично вскочила, сцепила руки, а затем быстро и бесшумно подошла к кровати и вытащила из-под нее саквояж. В него она побросала предметы туалета и смену белья. Затем повернулась к большому чемодану и быстро вывалила в него два полных ящика белья и летние платья. Она собиралась бесшумно, но с неумолимой расторопностью, и через три четверти часа большой чемодан был заперт, перетянут ремнями, а на ней самой красовался новенький дорожный костюм, который ей помогла выбрать Марджори.
Сев за стол, она написала миссис Харви короткую записку, в которой кратко описала причины своего отъезда. Она запечатала ее в конверт, надписала и оставила сверху на подушке. Бросила взгляд на часы. Поезд отходил в час ночи, и она знала, что такси легко поймать у гостиницы «Мэйборо» – всего в двух кварталах пешком отсюда.
Вдруг она резко вздохнула, а глаза ее сверкнули – знаток человеческих душ обнаружил бы слабую связь с тем неподвижным взглядом, который появился у нее в кресле парикмахера, но на этот раз чувство было гораздо сильнее. Для Бернис это было что-то новенькое, и этот взгляд сулил последствия.
