– Здравствуйте, вы – Олеся?
1914 год. Поместье Дарьино
Они были женаты меньше полугода, когда Дарья заподозрила, что ее муж скрывает от нее некую тайну, терзающую его, изводившую бессонными ночами и, похоже, настолько постыдную, что он не решался открыть ее жене – той, которая поклялась перед Богом быть с ним в радости и в горе. К тому времени Дарья уже успела привыкнуть к новому статусу, хоть и робела по-прежнему в обществе сурового и властного с прислугой супруга. Замужняя жизнь не была такой уж ужасной, как ей казалось вначале, более того, Даша начала получать от нее удовольствие и радость. Сразу же после свадьбы супруг увез ее в столицу, и молодая женщина, жизнь которой до этого проходила в тихом поместье в необременительных домашних хлопотах, за чтением книг, музицированием и нечастыми визитами в соседние поместья, поначалу задохнулась от великолепия и блеска нового для нее мира. Сначала Даше отчаянно хотелось домой: она чувствовала себя улиткой, внезапно лишившейся раковины. Но довольно быстро она нашла общество приятным, а светскую жизнь – восхитительной. Дарья пользовалась успехом, голова кружилась от комплиментов, а муж готов был для молодой жены звезду с неба достать. Став супругом Дарьи, Андрей Алексеич даже помолодел от счастья. Оно светилось в темных глазах, играло в улыбке, и Дарья, украдкой рассматривая черты супруга, с замиранием сердца отмечала, как те правильны и красивы. Каждое утро на туалетном столике ее появлялись розы. Андрей Алексеич открыл ей кредит у самых известных столичных модисток, и на балах Дарья блистала новыми изысканными нарядами. Картонки с новыми шляпками, туфельками, ботинками, перчатками, тончайшим бельем громоздились в просторной гардеробной. Столик в углу занимали купленные книги – не столько модные романы, сколько труды по астрономии, математике и экономике. На трюмо стояла раскрытая коробочка с конфетами. Что ж, новая жизнь Дарьи Седовой, в девичестве Соловьевой, и правда оказалась сладка. Полгода пролетели как одно мгновение. И все же, как бы ни была интересна и увлекательна жизнь в столице, молодая женщина нет-нет, да тосковала по прежней жизни в усадьбе. Музыка балов и блеск драгоценностей не могли заменить ей шума лесов и сияния в синем высоком небе солнца. Светские беседы стали казаться утомительными, и думалось: как же чудесно просыпаться рано утром под льющееся в отрытое окно пение птиц! Деревенским воздухом она дышала с рождения, простор полей заменял ей бальные залы, и какой бы ни была огромной столичная квартира ее супруга, Даша начала чувствовать себя в ней как в клетке. К тому же сезон близился к концу, весна уже была в самом разгаре. «Потерпите еще немного, милая, – ответил генерал на ее робкий вопрос, когда же они поедут в деревню. «В доме заканчивают последние приготовления. Поверьте, когда вы увидите усадьбу, вы будете приятно удивлены. Но дайте же мне время подготовить вам этот подарок!» Дарья уже знала, что жить они будут в другом поместье, названном в ее честь Дарьином. И хоть молодая женщина тосковала по родному дому, помнившему ее первые шаги и последние шаги ее отца, дому, где прошли девятнадцать лет ее жизни, пусть и спокойной, но очень счастливой, она с удовольствием предвкушала, как станет хозяйкой в подаренной ей усадьбе.
В один из вечеров, незадолго до отъезда в деревню, супруг принимал у себя старого друга Иннокентия Савельевича Громова. Визит грозил затянуться далеко за полночь: хозяин с гостем разыграли новую партию в шахматы. И Дарья, распрощавшаяся с гостем заранее, проходя мимо закрытых дверей кабинета в свои покои, услышала часть разговора.
– А она хороша, твоя жена, – заметил, кашлянув, гость.
У молодой женщины не было привычки подслушивать, но на этот раз она, улыбнувшись, невольно задержалась.
– Скажи, не приходится ли она Ольге сестрой родной? Больно уж похожа.
– Нет, – последовал ответ Андрея Алексеича, несколько резкий. И следом за этим раздался шум отодвигаемого стула и шаги. Дарья испуганно отпрянула, решив, что супруг направляется к дверям. Как неловко будет, если он застанет ее подслушивающей! Она поспешила уйти в спальню, но той ночью долго не могла уснуть, размышляя о первой супруге своего мужа. Сильно ли он любил ее? Тосковал ли по-прежнему? Слова гостя заронили в ней ужасную догадку, что женился-то второй раз Андрей Алексеич лишь потому, что Даша напоминала ему Ольгу Владимировну. Молодая женщина мучилась мыслью, не спросить ли у мужа прямо, но тогда придется признаться в том, что она подслушала разговор. Нет, нет, не стоит. Даша уснула, но так и не смогла избавиться от осадка, вызванного доселе незнакомым ей чувством, горьким и жгучим, как перец.
А вскоре они действительно вернулись из столицы в деревню. С собой в новую усадьбу молодая женщина взяла только молодую горничную Глашу да свою няньку Матрену, вырастившую еще ее мать. Вести дела в родовом поместье остался Михайло Глазков, который и ранее, при отце, неплохо управлялся со всеми хлопотами. «Надо бы нового управляющего подыскать, Дарья Васильевна. Этот, как его… Михайло? Староват уж», – заметил ей на ухо Андрей Алексеич. Дарья хотела было возразить, что Михайло будет смотреть за поместьем, как за родным дитем, но, взглянув на мужа, не посмела сказать и слова поперек. Только лишь понуро отвернулась, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы: как бы там ни было, тяжело оказалось расставаться с родными местами.
Ее настроение немного улучшилось, когда они въехали на широкую и длинную аллею, заключенную в зеленые берега лесов. Даша приоткрыла окно и невольно улыбнулась, вдохнув свежего воздуха и услышав птичье пение. «Как хорошо-то!» – не смогла она сдержать восклицания и повернулась к мужу, надеясь на его ответную радость. Но плотно сжатые губы генерала не тронуло даже подобие улыбки. «Я рад, дорогая, что вам здесь нравится», – обронил тот. Что-то в его облике обеспокоило Дашу. Седов сидел, выпрямив спину и высоко задрав подбородок, будто ожидая нападения. Только ноздри его хищного носа трепетали, словно он, как дикий зверь, принюхивался.
– Что с вами, Андрей Алексеич? – испуганно спросила Дарья. Но супруг промолчал, и недолгая ее радость погасла, как задутая свеча.
Слуги новую хозяйку приветствовали сдержанно, без душевной теплоты, словно выполняя тщательно отрепетированную сцену. Но когда Дарья, поздоровавшись со всеми с самой теплой улыбкой, поднималась по ступеням крыльца, услышала за спиной возбужденный шепот. Едва она скрылась за порогом, как во дворе, будто по невидимой команде, началась суета: мужики бросились выгружать ее чемоданы и сундуки, бабы, сбившись в круг, закудахтали, как куры, гадая, какая жизнь их ожидает при новой барыне.
А жизнь в усадьбе потекла размеренно и слаженно: Дарья, несмотря на молодость, оказалась хорошей хозяйкой, умела отдавать верные распоряжения и контролировать, чтобы все было исполнено в срок и так, как она пожелала. Хрупкая и маленькая, она управляла большим поместьем с удивительной легкостью. Жесткостью и властностью она не отличалась, напротив, была любезной и милой, но при этом было что-то в ней такое, что не позволяло челяди ставить ее распоряжения под сомнение и возражать. Конюх ли, кухарка, горничная или простая баба из деревни – все получали от нее улыбку и ласковое слово, всех она готова была выслушать. Как возражать такой внимательной барыне? Довольно часто, если до нее доходило известие о болезни кого-то в деревне, Дарья в сопровождении своей горничной, несшей корзинку со всем необходимым, навещала больного. «Как мила наша барыня!» – перешептывались бабы, полюбившие ее скоро за милосердие и сострадание. По вторникам после завтрака молодая хозяйка принимала у себя деревенских, выслушивала их жалобы и просьбы, которые тщательно записывались Серафимом, ее помощником, в толстую книгу. Вечером Дарья еще раз перечитывала написанное и отдавала необходимые распоряжения, если видела, что просьба или жалоба заслуживают внимания. По средам и пятницам она принимала управляющего и вникала во все хозяйственные дела с удивительной остротой ума. На первых порах управляющий пытался было сжульничать, но Дарья быстро вывела его на чистую воду и со всей строгостью, на которую только была способна, отчитала. Да и сама она внимательно следила за тем, как исполняются ее распоряжения. При такой хозяйке имение обещало стать образцовым. Но никто не знал, что, занимая себя с утра до ночи делами, не давая себе передыху, она пыталась заполнить пустоту, которая внезапно образовалась в ее душе. Никто бы, даже ее любимая нянюшка, с которой она привыкла делиться тем, что лежит на душе, не заподозрил, что она чувствует себя несчастной. А делало несчастной Дарью то, что ее супруг, такой любящий и заботливый в столице, которого она успела полюбить в ответ, отказался постоянно жить с нею в усадьбе. «Милая моя, я – не деревенский человек, да и по долгу службы должен постоянно находиться в столице, тогда как вы там ощущаете себя, как птичка в клетке», – ласково объяснил он ей свое решение еще в тот день, когда впервые решился покинуть ее. «Я буду навещать вас так часто, как это возможно. А усадьба эта полностью в вашем распоряжении. Если вам станет скучно, приедете ко мне в город». И Дарье ничего не оставалось, как признать правоту мужа и согласиться с его решением. Но только тоска, усугубляемая темными одинокими ночами, как жучок-древоточец, грызла ее сердце, оставляя в нем кровоточащие незаживающие ходы.
