– Ребята, а можно мне с вами? – спросил он утром. – Вы играйте, а я по Лондону пошатаюсь. Такой день солнечный, хочу прогуляться.
Теперь вот, вспоминая все это, я не могу нарадоваться – какое же счастье, что Дилан был в тот день с нами.
Не успел я даже гитару с плеча снять, как рядом с нами у тротуара остановился фургон Британской транспортной полиции, и из него выпрыгнули трое полицейских.
– Ты. – Один из них прямо указывал на меня. – Ты идешь с нами. Ты арестован по подозрению в акте нарушения общественного порядка, твое поведение было квалифицировано как «угрожающее».
Меня схватили. Пока один из них зачитывал мои права, другой надел на меня наручники. У меня голова пошла кругом. Я вообще не понимал, что происходит.
– Дилан, присмотри за Бобом, пожалуйста, – попросил я. – Отнеси его домой. Ключи в рюкзаке.
Боб ужасно перепугался. Он тоже не понимал, что к чему и почему меня забирают. Сквозь зарешеченное окно полицейского фургона я смотрел на Дилана и Боба, пока они не исчезли из поля зрения.
У меня и прежде были «встречи» с полицией, за мелкие кражи. Когда ты бездомный наркоман, то пытаешься найти легкие деньги. Я воровал мясо.
Когда меня поймали в первый раз, на мне было мяса на 120 фунтов. Украл из магазина «Марк и Спенсер». Мне присудили 80 фунтов за кражу, и это еще повезло, что приговор был таким мягким: просто преступление было совершено впервые.
Когда тебя накрывают, это ужасно. Ты пытаешься выкрутиться, врешь, тебе не верят. Это порочный круг, в котором ты всегда в проигрыше.
И вот теперь я снова в беде. Меня как будто ударили, как будто избили. За что в этот раз-то?
Я просидел в камере где-то с полчаса, когда дверь неожиданно распахнулась, и офицер в белой рубашке вывел меня в коридор. Меня отвели в комнату с голыми стенами, несколькими пластиковыми стульями и единственным столом.
Меня усадили на стул. Напротив сидело несколько полицейских.
– Где вы были вчера вечером, приблизительно в 18.30? – задал вопрос один из них.
– Я играл в это время на Ковент-Гарден, – сказал я.
– Вы спускались в этот вечер в метро? – спросил другой коп.
– Нет. Я никогда на метро не езжу. Только на автобусе.
– Два свидетеля утверждают, что вчера, поднявшись по эскалатору, вы пытались пройти через турникет без билета.
– Как я уже сказал, я не мог там быть, – повторил я.
– Когда вас остановили, вы нанесли дежурной по станции словесное оскорбление.
Я сидел и тряс головой. Бред какой-то, абсурд.
– Вас провели к кассе и попросили купить билет, – продолжал полицейский. – Вы приобрели билет против воли и затем плюнули в окошко кассы.
– Я же сказал вам, что не был вчера в метро. – Я продолжал защищаться и настаивать на своем. – Я никогда не захожу в метро, я не езжу на метро. У меня есть кот, мы с ним ездим всегда на автобусах.
Они глядели на меня так, будто я болтаю невесть какие фантазии.
А что, если меня подставили? И если дойдет до суда, что будет значить один мой голос против трех голосов офицеров лондонской подземки?
Больше всего меня волновало, что будет с Бобом. Что его ждет? Кто о нем позаботится? Или он вернется на улицу? А там? Что случится? У меня ныло сердце – он же для меня как ребенок!
Допрос продолжался еще часа два или три. Я потерял счет времени.
– Необходимо взять биоматериал для ДНК-теста, – сказала леди-полицейская в какой-то момент. – Сидите, я возьму у вас пробу слюны.
В конце концов меня выпустили из камеры и провели к стойке, где выдали обратно мои шмотки и я расписался за них.
– Вам необходимо будет прийти сюда через два дня, – уведомил меня полицейский за стойкой. – Вам сообщат, выдвигают ли против вас обвинения.
Я вернулся домой. Дилан смотрел телевизор, Боб лежал на своем месте под батареей. Только я вошел в дверь, он вскочил и мягко пошел ко мне, слегка наклонив голову набок и глядя прямо на меня.
– Привет, парень, ты в порядке? – Я опустился на корточки и погладил его.
Он сразу же взобрался ко мне на колено и принялся тереться о мое лицо.
Мы просидели и проговорили с Диланом часа два, пытаясь понять, что это было.
– Тест на ДНК – это отлично, – говорил Дилан. – Анализ же точно не совпадет.
Я уже ничему не верил. Хорошо бы, конечно, чтоб так.
И эту ночь, и следующую я почти не спал. Днем я должен был зайти в участок транспортной полиции, но вышел пораньше, чтобы не опоздать.
Я не хотел подавать никаких поводов для сомнений. Боба оставил дома, на всякий случай – вдруг меня снова надолго задержат.
– Не волнуйся, дружище, я скоро вернусь. Ты и не заметишь, – уверял я Боба, когда уходил. Эх, сам-то я такой уверенности не испытывал.
В участке было очень трудно на чем-либо сосредоточиться. И вот наконец меня вызвали в комнату, где меня ожидали несколько офицеров.
– Хорошая новость, – сказал мне один из них. – Мы не собираемся выдвигать против вас обвинение.
– Мое ДНК не совпало с плевком, да?
Офицер, плотно сжав губы, в ответ лишь взглянул на меня. Впрочем, тень улыбки я все же заметил.
Однако за хорошими новостями всегда идут следом плохие.
– Но все же вы обвиняетесь в незаконной игре на улицах, – сообщил другой офицер. – И через неделю вас вызовут в суд.
Я ушел, облегченно вздохнув. Лучше уж «незаконные выступления», чем «угрожающее поведение». Отделаюсь штрафом и выговором, как будто и все. А за «угрожающее поведение» можно и в тюрьму загреметь.
Вообще, хотелось как-то восстать против несправедливости. Отвратительно! Но все же главным чувством, когда я летел домой, было облегчение, к которому примешивалось еще что-то, что я не мог себе объяснить.
Я обратился в местную юридическую консультацию. Мне же надо было подготовиться к тому, как вести себя в суде. Все оказалось просто. Я должен был признаться: да, виноват, играл без официального разрешения. Оставалось только надеяться, что в городском суде не слишком уж ненавидят уличных музыкантов.
В назначенный день я надел чистую рубашку, побрился и отправился в суд.
– Джеймс Боуэн. Суд вызывает господина Джеймса Боуэна, – объявил официальный металлический голос. Я глубоко вздохнул и вошел в зал.
Судьи глядели на меня, как на какого-то таракана. Но, к счастью, ничего особого они мне предъявить не смогут – за незаконную игру меня ни разу еще не задерживали.
– Однако, если ваш проступок повторится, наказание будет суровым, – предупредили меня напоследок.
