Взрослея, мы идем по жизни, время от времени освещая себе путь карманными фонарями внимания, избирательно высвечивающего лишь то, что нам нужно делать. Однако, не видя общей ночной картины, мы теряем способность видеть и схватывать ее целиком и теряем, таким образом, сущность бытия, теряем способность присутствовать. Присутствие – это обнаженное, чистое сознавание пространственной восприимчивости нашего сознания. Под слоями адаптации, помогающей выжить, находится мощный пласт сознающего видения, обеспечивающего нашу способность быть восприимчивыми ко всему, что есть. Это то самое присутствие, которое воссоздает наша внимательность. Это именно воссоздание, поскольку у детей такая восприимчивость присутствует от рождения – она часть детской игры с бытием. Восстановление и отдых в глубинном смысле и есть восстановление-воссоздание такого игривого состояния присутствия в настоящем.
Если мы ощущаем это присутствие в других, это означает, что они воспринимают и чувствуют объемность пространства нашего бытия. Когда же мы овладеваем способностью к присутствию сами, то обретаем способность принять под свое крыло весь мир.
Когда я представил этот рассказ на суд Джона О’Донохью и других мистиков, как он называл своих студентов, мы собрались в небольшом холле, окна которого выходили на море, и, смеясь, обсудили возможность нападения на меня горного козла. Параллель с реальной жизнью была ясна: мы воображаем себе чувство опасности, потом создаем концептуальные конструкции, способные нас «спасти», представление о нашей идентичности, определяющей и ограничивающей нас, чтобы знать и иметь возможность предсказать и проконтролировать исход этого опасного и непредсказуемого путешествия под названием жизнь.
Умение отпустить подобные нисходящие влияния требует искусства внимательного осознавания. Восприимчивость к присутствию позволяет нам освободиться от оков, которые автоматически порабощают нас. Нас же преследует страх, зачастую невыразимый словами, будто без этой структуры мы потеряем рассудок, тронемся умом, станем жертвами нападения и погибнем.
Слова – это когнитивные изобретения, которыми мы пользуемся, для того чтобы прокладывать себе путь через полный неопределенностей мир. Слова могут нас освобождать: будучи символами, они очень важны, потому что позволяют дистанцироваться от непосредственного переживания настолько, чтобы иметь возможность выявить и противопоставить паттерны, наблюдаемые в невероятно сложной вселенной. Видение этих паттернов в обрамлении касающихся их и сформированных в нашем сознании идей дает нам возможность делиться своими приобретенными знаниями с другими. Таким образом, в этом смысле слова – превосходный инструмент понимания и общения.
Но слова, кроме того, могут и загнать нас в капкан. Если мы не осознаём их ограниченности и считаем их реальностью, то их нисходящее влияние на нашу жизнь может стать поистине разрушительным. Мы можем прийти к убеждению, что рождаемся либо «глупыми», либо «умными» и ничего не можем с этим поделать. Мы можем начать думать, что «мы» хорошие, а «они» плохие. Можем даже вообразить, что «я» – что-то реальное и очень важное, а «ты» не имеет никакого значения. В каждом из этих плачевных вариантов мы попадаем в лингвистическую ловушку, запираем свой разум, затуманиваем умственное зрение. Однако поэты нашли способ словами освобождать ум, творить внимательность к настоящему. Искусство поэзии заключается в умении вносить присутствие в нашу жизнь, с ее помощью мы начинаем видеть мир в новом свете. Я ощутил прямоту поэтических слов, когда участвовал в том медитативном ретрите. Эти слова не представляли ничего, кроме выраженной ими сущности, кроме первичных представлений, о которых они говорят. Когда я выкраиваю время на то, чтобы оказаться предоставленным самому себе, и брожу по берегу моря, в моей душе возникают слова, идущие из глубин и прорывающие слои повседневного, обыденного «я».
Слушание стихов придает ощущение цельности. Языкознание и наука о мозге выяснили: в формировании и восприятии членораздельной, лингвистически упорядоченной речи главную роль играет левое полушарие, но при этом правое играет основную роль в обработке двусмысленных слов. Сонм образов, всплывающих в сознании под влиянием поэзии, непосредственно активирует первичные визуально-пространственные процессы в мозге, а на этом специализируется именно правое полушарие. Таким образом, поэт искусно наводит на нас состояние цельности, от которого тает вторичное порабощение, каковым может стать употребление слов, усиливающих нисходящие влияния.
На нескольких семинарах удалось показать, что люди, сосредоточивающие внимание на дыхании хотя бы по несколько минут в день, лучше воспринимают это воздействие поэзии. Состояние внимательности, пусть даже преходящей, создается всего лишь несколькими моментами молчаливой внимательности на дыхании или слушанием поэтических строк. Эти моменты творят восприимчивость к присутствию. Под «присутствием» я понимаю специфическое состояние открытого восприимчивого сознавания того, что возникает в поле зрения нашего ума и сознания. Присутствие – это приглашение к непосредственному переживанию.
В присутствии, раскрываемом внимательным осознаванием, устраняются или ослабевают нисходящие ограничения, которые искажают, сужают и сжимают непосредственные ощущения. Мне хочется сказать, что эти ограничения устраняются, однако восприятие, как мы обсуждали, никогда не есть «восприятие вещи как она есть». Не существует незапятнанного восприятия. Однако, по-видимому, внимательное осознавание действительно позволяет нам, насколько это возможно, приблизиться к ясному видению реальности, уловить существование «основы бытия», или некоего укорененного в этой основе состояния восприимчивости, пространственного сознания. Это избавляет нас, насколько это в человеческих силах, от ограничивающих и сковывающих нисходящих фильтров.
Поэзия может рассеивать эти вторичные влияния, потому что слова стихотворения не «подразумевают чего-то, помимо того, о чем они говорят». Стихотворения составлены из слов и, как лингвистические единицы, должны быть символами чего-то, отличающегося от колебания звуковых волн, создаваемых этими словами. Но я при этом чувствую, что в стихах слова – насколько это возможно – приближены к их глубинному, единственному смыслу.
Так же как присутствие – настолько «чистая» форма восприимчивости, насколько способен человеческий разум, слова поэзии обладают столь же сущностной глубиной. Стихи трансформируют наше сознание непосредственным переживанием и делают это самым сокровенным, целостным способом. Однако, чтобы открыться прямому переживанию сообщаемого нам, мы должны по меньшей мере сознательно желать такого восприятия. Правда, стихи могут одновременно и сами активировать состояние восприимчивого внимательного осознавания. Я считаю, что они делают это, непосредственно стимулируя все четыре потока осознавания, впадающих в реку сознания и создающих внимательное присутствие. Поэзия пробуждает сенсорную непосредственность, представляющую собой основу внимательного осознавания. Стихи делают нас способными отчетливо наблюдать то, что они показывают, но по поводу чего не рассуждают. Образность и чувственность поэзии сдерживают старую концептуализацию – и даже могут разорвать корни когнитивных пут, создавая новое концептуальное обрамление чувственного опыта. Стихи порождают новый способ познания.
