Что чувствовал, узнав об этой трагедии, самодержец? Трудно сказать, в душу человеку не заглянешь. Но внешне, по крайней мере, он оставался спокойным. В Петровском дворце Николай Александрович пил чай вместе со съехавшимися на коронацию из губерний волостными начальниками и старшинами. А вечером он отправился… на бал к французскому послу. Правда, великий князь услышал от С. Ю. Витте, что из Государственного казначейства отпускается 300 000 рублей в помощь семьям пострадавших на народном празднике. Но… спокойно пить чай в такие минуты?
Константин Константинович потрясен равнодушием Николая II. Он растерян, удивлен, не может понять причины его бездушия. Пытается найти понимание у своего любимого с детства кузена – великого князя Сергея Александровича, генерал-губернатора Москвы. Но он, так же как и его братья Владимир и Павел Александровичи, убеждает Константина Константиновича в том, что коронация – такое важное для страны событие, что торжества нельзя отменить ни при каких обстоятельствах. Даже гибель полутора тысяч людей не может этому помешать…
Как же горько разочаровываться в людях, особенно когда любишь их долгие годы! 19 мая великий князь с горечью отмечает в дневнике:
Казалось бы, следовало бы Сергею отменить бал у себя, назначенный на завтра, но этого не будет. Казалось бы, узнав о несчастье, он должен бы был сейчас же поехать на место происшествия – этого не было. Я его люблю, и мне больно за него.
Бередит душу и черствость самого императора. Он собирается погостить в подмосковном имении Сергея Александровича – Ильинском. Нужно его остановить, ведь так нельзя поступать! Не по-божески это и не по-человечески… Константин Константинович посылает Николаю записку, в которой просит его не уезжать из Москвы, остаться на панихиду по жертвам Ходынской катастрофы, которая намечена на 26 мая:
Милый, дорогой Ники, день твоего отъезда из Москвы, после трех недель торжества и восторга, совпадает с 9-м днем по кончине погибших на Ходынском поле. Как было бы умилительно и трогательно, если б ты приказал отслужить по них панихиду в своем присутствии. Какое бы это произвело умиротворяющее впечатление!.. Горячо тебя любящий Костя.
Но ответа на свой призыв он так и не получил. Вместо этого государев ездовой передает великому князю царский подарок – «пару пуговок с бриллиантовыми коронами по красной эмали; в футляре была вложена бумажка с надписью карандашом: „От Аликс и Ники 21 мая 1896“. Я узнал почерк государя…»
Получить подарок было, конечно, приятно. Но забыть равнодушие «дорогого Ники» к Ходынской катастрофе и ее жертвам, к судьбе семей погибших великий князь так и не смог. Через несколько месяцев встретился как-то в театре со своим родственником – великим князем Сергеем Михайловичем. Речь зашла о следствии по поводу Ходынской катастрофы. Невольно в разговоре упомянули и государя.
Сергей говорит, что хорошо его изучил, когда он еще был наследником. И очень его любит. Его нерешительность и недостаток твердости С. приписывает воспитанию; он подтвердил мое мнение: никто, собственно говоря, не имеет на Ники постоянного влияния, но, к несчастью, он подчиняется последнему высказанному ему взгляду. Это свойство соглашаться с последним услышанным мнением, вероятно, будет усиливаться с годами.
Как больно, и страшно, и опасно!
Вот так в до сих пор безоблачных отношениях великого князя и Николая II наметился душевный разлад…
Все это время Константин Константинович продолжал работу над переводом «Гамлета». Делать это в спокойной обстановке, за письменным столом, ему удается не всегда. Поэтому К. Р. выработал свой метод, который его не подводит. Он запоминает наизусть несколько строк, а потом переводит их «в уме где придется, на ходу, в свободную минуту». Иногда переводит ночью, когда не спится.
Время для столь желанного занятия великий князь старается найти даже во время лагерных сборов. Вот как он описывает сам процесс и его организацию в одном из писем к Я. П. Полонскому:
Я совсем зарылся в перевод Гамлета… Работаю и в лагере, и здесь, когда по субботам, воскресениям и праздникам бываю в Павловске. Для этого таскаю за собой целый обоз необходимых книг: английский словарь, специальный лексикон для Шекспира, два немецких перевода и два русских прозаических. Это большой труд, иногда утомительный, но всегда доставляющий наслаждение.
Конечно, переводить Шекспира очень трудно. В этом убедился не только К. Р., но и его предшественники. Впервые «Гамлет» появился на столичной сцене в 1811 году. Вольный пересказ трагедии был сделан Степаном Висковатовым. Но в этой работе терялся гений Шекспира, и зрители не могли в полной мере насладиться великим творением автора. Впрочем, раньше приходилось довольствоваться французским переводом, что было еще хуже. Конечно, можно прочитать повесть о принце датском и в подлиннике, но английский, вернее староанглийский, язык в России знали в ту пору немногие.
Первый достойный перевод трагедии на русский язык был сделан в 1827 году Михаилом Вронченко. Константин Константинович отдавал должное этой работе, но не мог не отметить, что переводчик не сумел передать дух Средневековья, а стремление перевести дословно привело к ошибкам в русском языке. Через десять лет появился перевод Николая Полевого, выполненный им для сцены. В этой работе, по мнению великого князя, уже чувствовался дух трагедии. Прошло еще несколько лет, и вот на свет появилась книга «Шекспир, переведенный прозою с английского Н. Кетчером». Это добросовестный труд, своей близостью к подлиннику, как отмечал Константин Константинович, «представляющий прекрасное пособие для изучения Шекспира, но лишенный поэтических и художественных достоинств».
Несомненно, великое творение Шекспира привлекало многих отечественных переводчиков. До выхода в свет работы, сделанной великим князем, в России было издано еще девять переводов «Гамлета». Таким образом, он стал четырнадцатым по счету, кто взялся в России за столь титанический труд. Вот как он объяснил свое намерение:
Свою работу мы предприняли не с целью перещеголять других переводчиков, а только по непреодолимому влечению передать по мере сил бессмертное творение Шекспира.
Интересен такой факт: любимый литературный наставник Константина Константиновича, замечательный русский поэт Афанасий Фет, тоже когда-то переводил произведения Шекспира, в частности трагедии «Антоний и Клеопатра» и «Юлий Цезарь». А вот с «Гамлетом» он справиться не смог! Буквально с самого начала английские строки «не вмещались» у него в русский текст и продолжали жить своей, независимой жизнью. Что же тут сделаешь? Пришлось Фету, несмотря на разочарование, отказаться от своего замысла. А вот К. Р. оказался более настойчивым, а возможно, просто более талантливым литературным переводчиком, чем его старший друг.
Принимаясь за работу, он использовал прежде всего американское издание Фернесса. «Подручными» оказались немецкие переводы Шлегеля и Боденштедта, французские – Франсуа Гюго и Рейнаха и, наконец, русские – Кетчера и Каншина. Кстати, два последних были сделаны в прозе. К. Р. объясняет, что намеренно не обращался к русским переводам в стихах, «дабы невольно не подчиниться их влиянию».