Но принятые властью репрессивные меры и проводимое по высочайшему повелению «всестороннее расследование причин и обстоятельств беспорядков» вовсе не содействовали ослаблению студенческого движения. Напротив, и в студенческой среде, и в обществе в целом зрели негодование и возмущение.
Великий князь Константин Константинович был очень популярен среди столичной молодежи. Когда начались волнения, ему не раз пришлось слышать: если бы он был министром просвещения, то беспорядков среди студентов удалось бы избежать. Порой он и сам ловил себя на мысли, что сумел бы договориться со студентами, он ведь любит молодежь, доверяет ей.
Но – нет, не попасть ему в министры: в высших сферах «меня считают либералом, мечтателем, фантазером и выставляют таким перед государем, и он, думается мне, сам приблизительно такого же обо мне мнения. Он не видит во мне того, за что меня выдвигают в общественном мнении, во мнении не правящих классов; у царя, кажется мне, есть против меня некоторое недоверие; по крайней мере, за четыре с половиной года его царствования он ничем не показал мне своего доверия, я не получил ни одного самостоятельного назначения, не считая разве Пушкинской юбилейной комиссии».
Неспешно прохаживаясь по своему кабинету в Мраморном дворце, Константин Константинович вспоминал, что хотел работать на ниве народного просвещения еще в молодости, в начале 1880-х. Только не знал, как же все это устроить. Особой настойчивости перед государем не проявлял, и лишь через несколько лет, в 1889-м, был назначен почетным попечителем Педагогических курсов при Санкт-Петербургских женских гимназиях. Он часто присутствовал на занятиях, с искренним интересом вникал в учебный процесс, чем заслужил уважение учащихся и их воспитателей. По его инициативе курсы были преобразованы в Женский педагогический университет, что, несомненно, повысило общественный статус этого учебного заведения.
Но великий князь не только посещал занятия для будущих учительниц, он также внимательно читал педагогическую литературу. Особенно его поразила книга сельского педагога Сергея Александровича Рачинского. Будучи профессором Московского университета, Рачинский оставил место на кафедре и поселился в деревне в Смоленской губернии, где посвятил себя народной школе. Окончательно переехав из барского дома в школу, он начал жить одной жизнью с учениками. Кроме детей, Рачинского с самого начала его педагогической деятельности в школе, окружали и юноши-крестьяне, которых он готовил к роли учителя в окрестных селах и для которых сохранял значение руководителя, наставника и впоследствии.
Во многом благодаря таким подвижникам и развивалось в России народное просвещение. Публицистические произведения Рачинского, особенно его работа «Из записок сельского учителя», стали настольными книгами для нескольких поколений российских педагогов, способствовали привлечению образованной молодежи к работе в школе. Порой Константину Константиновичу казалось, что он готов идти той же дорогой, что и Рачинский. Но ведь у него много других, тоже очень важных дел! Поэтому, когда в марте 1894 года пожилой уже министр народного просвещения граф И. Д. Делянов заговорил с великим князем о возможности сменить его на этом посту, он, хоть и с тяжестью в душе, но отказался. Прошел год, и фортуна дала ему еще один шанс. Николай II предложил своему двоюродному дяде пост председателя Санкт-Петербургского комитета грамотности, и на этот раз тот не стал отказываться. В дневнике появляется откровенная запись: «Вот дело, коему я готов отдаться всей душой».
Но оказалось, что в деле народного просвещения у великого князя был опасный противник – обер-прокурор Святейшего синода К. П. Победоносцев. Он считал, что образование лишь развращает народные массы, и всячески пытался донести свою мысль до Николая II. Когда Константин Константинович подготовил проект устава нового Общества просвещения народа, Победоносцев убедил царя не подписывать этот документ. По его мнению, открытие отделений общества в разных регионах Российской империи сделало бы его практически неконтролируемым из столицы. А ведь это наверняка послужит распространению вредных нигилистических идей!
Константину Константиновичу пришлось уступить. В нем не было упрямства и настойчивости Победоносцева, сама фамилия которого говорила о том, что он не привык отступать. И все же великий князь продолжает служить народному образованию, решив для себя: «школьный вопрос самый близкий моему сердцу». Но любое его предложение отвергается императором. Константин Константинович пишет:
Мне кажется, что меня выставляют ему человеком либерального направления, почти красным, и что он составил себе понятие, что лучше бы не назначать меня на должности, где бы от меня зависело образование народа или воспитание юношества.
…И вот теперь, в дни студенческих волнений, эти воспоминания, одно за другим, встали перед его мысленным взором. Горько, обидно, несправедливо… Но что поделаешь, если государь не принимает в расчет его мнение? 19 марта 1899 года в дневнике появляется новая тревожная запись:
Распоряжением министра просвещения все студенты здешнего университета уволены с представлением им права подать заявления о поступлении вновь. Не понимаю эту меру, одновременно карающую и виновных – меньшинство – и правых, которых, несомненно, гораздо больше. Как будто министерство создано не для того, чтобы давать, а для того, чтобы отнимать просвещение!
Через несколько дней государь передал министру финансов С. Ю. Витте какую-то анонимку, в которой Сергей Юльевич был назван главным виновником возникших беспорядков среди учащейся молодежи: ведь именно Витте предложил не прибегать к крутым мерам по отношению к бунтовщикам, а провести всестороннее расследование причин случившегося.
Сам Витте предполагал, что анонимка – дело рук министра внутренних дел И. Л. Горемыкина.
17 марта именно Горемыкин провел совещание с министрами и начал свое выступление с того, что попросил Витте посоветовать, как быть с университетами. О том, что произошло дальше, рассказывает великий князь:
Витте, сильно раздраженный анонимкой… резко ответил, что незачем к нему обращаться за советом, что он выдает финансы, а что если надлежащие министры не знают, что им делать и как управиться с учащимися, да еще во всех этих брожениях непременно хотят найти политическую подкладку, то лучше всего закрыть все учебные заведения. Не приняли ли эту злую иронию за совет, которому надо последовать?
У Константина Константиновича очень тяжело в эти дни на душе, «сердце болит за бедную молодежь». Еще более расстроил его услышанный им разговор между кузеном Павлом и младшим братом Дмитрием. Павел утверждал: университетские непорядки – последствие политической пропаганды, и если в ближайшее же время не принять самых строгих мер, то можно дождаться повторения 1 марта 1881 года, то есть цареубийства.
Константина Константинович счел, что «этот тупой взгляд на современные дела» внушен Павлу генерал-губернатором Москвы великим князем Сергеем Александровичем. Сам К. Р. уже этому и не удивляется, хотя вопрос, поставленный Павлом, для него мучителен.
Недавно великий князь был у Витте. И целый час говорил с ним о студенческих беспорядках. Услышал от Сергея Юльевича ужасные подробности о произволе властей. Неудивительно, что сам он осуждает карательные меры, «высылки, аресты, применяемые направо-налево и притом бестолково». Лагерь противников министра финансов состоит из трех человек: К. П. Победоносцева, всем старающегося услужить И. Л. Горемыкина и министра народного просвещения Н. П. Боголепова. Они-то и сумели оказать влияние на Сергея Александровича, который и раньше был склонен преувеличивать политическую неблагонадежность многих профессоров и студентов, недаром ведь он то и дело пишет из Москвы «зажигательные письма»…
