– Ну почему не читал? – обиделся Петров. – Я книги люблю. Просто мы ещё этого «Онегина» не проходили.
– «Евгения Онегина» в девятом проходят, – сказала всезнающая Маша. – А мы ещё только в шестой перешли.
– Вот именно! – обрадовался поддержке Петров.
– А что там с мостком-то? – спросил Васечкин.
– С мостком? – рассмеялся Владик. – Это сон героини поэмы, Татьяны. Пятая глава.
И он прочитал:
И снится чудный сон Татьяне.
Ей снится, будто бы она
Идёт по снеговой поляне,
Печальной мглой окружена;
В сугробах снежных перед нею
Шумит, клубит волной своею
Кипучий, тёмный и седой
Поток, не скованный зимой;
Две жёрдочки, склеены льдиной,
Дрожащий, гибельный мосток,
Положены через поток:
И пред шумящею пучиной,
Недоумения полна,
Остановилася она.
– Здорово! – сказала Маша. – А дальше?
Но ответить Владик не успел. Раздался громкий резкий звук, напоминавший выстрел. Горы ответили многократным эхом.
– Что это? – испуганно спросила Маша.
– Это где-то обвалился снег, – объяснил шедший впереди Игорь Петрович. – Может быть, и очень далеко. В плотной снежной среде звук распространяется, практически не поглощаясь, иногда на сотни километров.
Они зашагали дальше.
– «Онегина» ведь Лермонтов написал? – небрежно спросил Петров у Владика.
При этом оглянулся, чтобы убедиться, что Маша слышит вопрос. Ему хотелось, чтобы она оценила его познания в литературе.
– Правда, Владик?
– Ты что, Вася! – обернулся Владик. – Ну какой же это Лермонтов! Это…
Он не договорил, вместо этого неожиданно вскрикнул и исчез. Он всё-таки провалился в трещину.
Игорь Петрович бросился к отверстию. Отчаянно крикнул:
– Жив? Владик?
– Жив! – донеслось из тёмной глубины.
– Это я виноват! – корил себя профессор. – Надо было всем связаться верёвкой!
Тем временем подбежали остальные. Тут же нашлась и верёвка.
– Ты в порядке? – снова крикнул старший Васечкин. – Можешь двигаться?
– Похоже, что сам не выберусь! – закричал снизу Владик. – Меня тут заклинило между льдинами! Но никаких серьёзных повреждений, кажется, нет. Ушибы только!
– Я его достану, Игорь Петрович! – вызвался Федя.
– Нет уж, – возразил профессор. – Я виноват, я его и вытащу. Володя, – обратился он к Пашковскому, – одолжи мне свой молоток. Обвязывайте меня!
Его крепко обвязали верёвкой и как следует расширили отверстие.
Игорь Петрович спустился вниз к Владику на глубину метров в семь.
Владик полусидел-полулежал на ледяном уступе. Левая нога его застряла в узкой щели. В трещине стоял зеленоватый полумрак, свет проникал только через отверстие, пробитое телом Владика и расширенное спасателями. Правее уступа щель шла наклонно, потом обрывалась. Дальше была только бездонная глубина.
Васечкин-старший посмотрел вниз и присвистнул.
– Ничего себе! Ты знаешь, что средняя толщина льда в Антарктиде достигает двух с половиной километров?
Владик улыбнулся. И поморщился от боли.
– В курсе, – сказал он. – Если бы не этот уступ… Страшно подумать, что бы со мной было!
– Так с тобой всё нормально? – спросил профессор.
– По-моему, да. Если поможете мне освободить ногу, я встану. Перелома, мне кажется, нет. Так, чуть побаливает, и всё.
Но освободить ногу оказалось не так-то просто.
Игорь Петрович орудовал Володиным геологическим молотком, осколки льда летели во все стороны.
– Я идиот! – с досадой сказал Владик. – Я же понимал, что тут могут быть трещины. Думал, что снег выдержит.
– Не будем говорить об идиотизме, – усмехнулся старший Васечкин. – Я в этом смысле вне конкуренции. Начальник партии! Тебя не тошнит?
Он боялся сотрясения мозга.
– Да нет, – успокоил его Владик. – Я падал вместе со снегом и на снег.
Нога наконец освободилась. Профессор ощупал её. Перелома действительно не было. Видимо, и связки целы.
– Ты счастливо отделался! – сказал он Владику.
Оба глянули в чёрную пропасть. Владик сбросил туда кусок льда – удара они не услышали.
– Я здорово испугался, когда падал, – признался он. – А помните, у Ломоносова – в его «Вечернем размышлении о божием величестве при случае великого северного сияния»?
И он тут же, забыв о больной ноге, начал вдохновенно читать:
Лице свое скрывает день;
Поля покрыла мрачна ночь;
Взошла на горы чорна тень;
Лучи от нас склонились прочь;
Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна.
Песчинка как в морских волнах,
Как мала искра в вечном льде…
– Вообще-то Ломоносов имел в виду небесную бездну, – остановил его профессор. – Предлагаю час поэзии пока отложить. Надо отсюда выбираться. Как говорится, всё хорошо, что хорошо кончается!
– Комедия Шекспира? – улыбнулся Владик.
– Точно! Давай я тебя обвяжу.
Игорь Петрович ловко обвязал его, пристегнул карабинами и крикнул вверх:
– Тащите!
Одного за другим их вытащили на поверхность.
Петров и Васечкин, впечатлённые произошедшим, стояли, открыв рот.
– Крутой у тебя папа, – шепнул Петров.
– У нас вся семья такая! – с достоинством ответил Васечкин.
– Какой же ты скромняга, Васечкин! – язвительно заметила Маша, услыхавшая последнюю фразу.
На это Васечкин ничего не сказал. Просто сделал вид, что не слышал.
15. Вдохновение
Вскоре «Пингвин» снова тронулся в путь. Вверх, в горы, всё выше и выше. Снимки из космоса, которыми руководствовались участники экспедиции, показывали, что впереди должен раскрыться проход, ущелье, ведущее в загадочный район.
Пока ехали, связались по радио с базой. Потом слушали Москву. Трудно было представить себе, что там лето.
Маша описывала в дневнике произошедшее событие. Владик заснул – пережитая встряска дала себя знать, хотя нога почти не болела. Петров и Васечкин сидели на своих местах – у иллюминаторов, смотрели вперёд.
