Нет! Ведьминого зелья забудущего я не выпил! Я все помню!
Вежливец выглядел еще старше, чем казался раньше. И вид у него был ужасно больной, измученный. Но мне не было его жаль. Ничуть!
Я тоже измучился. А Гатика вообще погибла! И все из-за него! Из-за его дурацкого колдовства, из-за его причуд!
А главное, вдруг с острой тоской подумал я, все было напрасно, потому что я не прошел испытаний…
Слабак я. Дохлый Тунец, и больше никто.
– Нате ваш дурацкий полис! – прошипел я, вытаскивая его из кармана. – А то вы не знаете, что я был в поликлинике? Вы все отлично знаете, не притворяйтесь! Где я был, что делал, как испытание на кладбище не прошел, как меня по вашей подсказке спасла Га…
Я задохнулся и не сразу смог продолжить, а потом зачастил с пятого на десятое:
– Вы знаете, кто послал дядю Вадю украсть мою одежду, чтобы оставить меня оборотнем! А потом он должен был ее в овраг принести, да? Вы знали, что я опять стану человеком и мне нужна будет одежда! Зачем вы грозили, что меня волком оставите? Зачем столько страхов нагородили? Чтобы Гатику погубить? Ведьмину внучку, как вы ее называли? А она собой ради меня пожертвовала!
– Это был ее выбор, – спокойно ответил Ликантроп. – Она могла этого не делать, но сделала. Уж в этом меня не стоит винить.
– Не стоит?! – прорычал я. – Но ведь это вы ей открыли какое-то кошачье колдовство! Если бы она не знала его, она бы не погибла!
– Тогда ты остался бы волком, – усмехнулся он. – Или это было бы лучше?
Я опустил голову.
Вспомнил, как сидел в лечебнице и ждал, оживет Гатика или нет, как молил кого-то: «Пожалуйста… Пожалуйста…»
Врагу такого не пожелаешь, честно!
– Да! Я уже был готов остаться волком! – крикнул я. – Я с этим уже смирился – там, на кладбище. Но появилась она! И я убил ее… Как мне жить, зная, что я убил ее… Шамаханскую царицу?! Ведь я… я ее… я в нее… Нет, вы не поймете! Вы не знаете, что это такое!
– Я все знаю и понимаю, – вздохнул Ликантроп. – Поверь: это очень тяжело – так много знать…
– Это уж точно! Было бы гораздо лучше, если бы я знать не знал ни о каких оборотнях, ни о каких геродотовых нервах! – воскликнул я.
– Неврах, – сказал сосед как ни в чем не бывало. Как будто я не кричал на него злобно, как будто не смотрел с ненавистью, от которой у меня аж глаза болели!
– Что? – не понял я.
– Не о нервах, а о неврах, – повторил он.
– Да какая разница?! – чуть ли не завопил я.
– Ну, это все-таки народ, к которому ты принадлежишь, и название его следует произносить правильно, – наставительно изрек сосед.
– Как это – я к ним принадлежу? – опешил я. – Я ж не прошел этих ваших испытаний…
– Ты их прошел все до единого, – строго взглянул он на меня желтыми волчьими глазами. – Разве можно стать спасителем человечества, будучи безжалостным и бесчеловечным? Сам посуди! Тебя вели жалость и желание помочь, спасти, защитить. Поэтому ты выдержал все испытания. Даже то, самое страшное, самое последнее – на кладбище.
Я ничего не мог сказать. Я только глазами хлопал.
– А как же Гатика? – наконец пробормотал я. – Я ведь ее… Она меня спасла, а я…
– Не думай об этом, – приказал Ликантроп. – Мы иногда не только побеждаем врагов, но и теряем друзей. А потом находим новых. Это судьба воина, она… такова. Она неумолима. Свыкнись с этим. Теперь ты должен ждать, когда тебя позовут – уже как воина. Как истинного невра.
– Значит, я теперь, типа, в строю? – прохрипел я зло. – И надо ждать, пока вы свистнете, потом быстренько снова превратиться в волка или служебного пса – и бежать, кусать и лаять? И забывать про всех, кого загрыз?!
– Ты все равно уже ничего не сможешь поделать со своей природой, – пожал плечами Ликантроп. – Ты – оборотень. Ты – невр. Ты – воин. Ты – призван.
– А если я не хочу?! – заорал я, да так, что чуть горло не сорвал.
Он глянул вприщур, и я вспомнил, что точно так же на меня смотрел Белый Волк:
– Ты уверен?
«Конечно!» – чуть не крикнул я…
И не смог.
Со мной что-то вдруг произошло. Я сначала не мог найти слова… потом понял.
Осознание – вот что произошло.
Я все это осознал. И принял.
Я не Дохлый Тунец! Я – оборотень. Я – невр. Я – воин. Я – призван! Скорость, сила, могущество – я ощущал их в себе, как никогда раньше. Это мое предназначение!
Я защитник.
Я человек.
Я защитник людей!
Теперь я знал, что почувствовал это еще в лесу, когда кинулся на волков один, чтобы защитить Сашку с Пашкой и Валю с Людой. Просто потому, что они – люди… А осознал – только сейчас.
Я посмотрел на Ликантропа и тихонько спросил:
– А когда меня позовут?
– Умей ждать, – улыбнулся он, и его желтые волчьи глаза одобрительно сверкнули. – Это тоже качество воина.
– Это трудно, – вздохнул я.
– Ты научишься, – спокойно кивнул Ликантроп. – А сейчас… мне кажется, ты кое о чем забыл.
Я растерянно посмотрел на него, а потом вдруг изо всех сил хлопнул себя по лбу лапой.
В смысле рукой.
– Ой, мне же в мастерскую надо! – спохватился я. – Штаны забрать! До свиданья, Ликандр Андронович! Я побегу, ладно?
– Беги, беги, – кивнул он и медленно, по-стариковски двинулся к нашему подъезду.
А я помчался в мастерскую.
Сначала, как водится, повернул налево… ну, к этому надо привыкнуть, это свойство оборотней! Так же как птичьи следы оставлять. Я теперь все про себя знал! Все знал!
Добежал до мастерской.
Вот привет! А дверь-то закрыта…
Я на всякий случай постучал, потом подергал дверь. Нет, закрыто!
Наверное, Марья Петровна обедать ушла. Или в магазин. Ну, зайду попозже.
Зашел через час – закрыто. Через два – закрыто!
Так я и бегал до вечера туда-сюда.
Вообще это была проблема – чтобы мама не заметила исчезновения штанов. Сначала, конечно, ей оказалось не до них – когда увидела эту мою располосованную физиономию… пришлось придумать какую-то сумасшедшую кошку, которую я пытался снять с дерева, а она меня поцарапала. В общий счет и царапины на руке пошли…
До чего погано было на душе! Мама эту кошку ужасно ругала, а я еле сдерживался, чтобы не разреветься. И так продолжалось три дня: она меня мазала йодом, потому что царапины почему-то никак не заживали, и продолжала ругать кошку. А я молчал и скрежетал зубами.
Совсем не от боли! То есть от боли, но…
