Вот чудеса! Неужели это та самая пустая, пыльная, холодная избенка, где он проснулся утром, где понапрасну искал хоть корочку хлеба?
Сейчас здесь было необычайно тепло. Печка топилась; на ней булькал, выкипая, горшок с водой. На столе в большой жестяной миске дымилась гора картошки. На обрывке бересты была насыпана горка крупной соли, лежала вязанка вяленой черемши. Тут же стояли жестяные кружки, полные горячей воды, в которых размокала сушеная черемуха.
На столе горела большая толстая свеча, и с ней, да еще в отблесках огня, игравшего в печи, было почти светло.
Это просто какая-то фантастика, честное слово! Никита и незнакомая девчонка вернулись в избешку минут пять, ну десять назад, и успеть растопить печь и приготовить еду было просто немыслимо… Особенно если учесть, что никакой картошки тут раньше не было!
А может, еду кто-то принес? И печку натопил? И картошку сварил в ожидании возвращения Никиты?
Кто? Уж не домовой ли?..
Однако думать об этом Никита сейчас не мог. В голове мутилось от голода и усталости, и всеми его помыслами и поступками управлял только пустой желудок.
Короче, через полсекунды Никита уже сидел за столом и ел все подряд, диву даваясь, что самая обыкновенная картошка в мундире может быть такой умопомрачительно вкусной.
Девчонка проворно развесила его джинсы и носки на каких-то рогульках поближе к печке, поставила рядом кроссовки – и тоже села за стол. Аккуратно откусывала от горячей картофелины маленькие кусочки и настороженно поблескивала своими узкими и длинными черными глазами.
– Тебя как зовут? – наконец спросил наевшийся Никита. – Как ты меня нашла? Кто все здесь наготовил? Кто еду принес?
– Сиулиэ, – сказала она. – Меня зовут Сиулиэ.
Никита кивнул и уставился на нее выжидательно. Однако Сиулиэ помалкивала и отвечать на прочие вопросы явно не собиралась.
Хорошо. Никита решил зайти с другой стороны.
– А что такое сунгун-нгэвен?
– Кочка – плохой черт, – буркнула Сиулиэ. – В болоте живет. Зачем к нему полез?!
– Откуда я знал, что там кто-то живет, тем более плохой черт? – пожал плечами Никита.
– Везде кто-нибудь да живет, – наставительно сказала Сиулиэ. – В горах – калгама с длинными ногами и острой головой, в болоте – сунгун-нгэвен, из реки киата – утопленник – может выйти, из-под земли харги норовит свой коготь высунуть… У каждого места свой амбан – злой дух.
– Утопленника я уже видел, – передернулся Никита. – Это было незабываемо… Слушай, а куда ворона делась?
– Какая ворона?
– Ну такая, черная! – Никита для наглядности даже руками помахал и прохрипел: – Карр! Карр!
– А, ты про гаки говоришь! – усмехнулась Сиулиэ. – Это ворон был, а не ворона! Гаки небось в лес улетел. Что ему на болоте делать!
– Откуда ворон знал, что горящее сено поможет против болотного черта? – спросил Никита.
– Сено? – Сиулиэ уставилась на него с таким видом, словно он произнес неприличное слово. – Сам ты сено! Это богдо был! Богдо, понимаешь?!
Никита покачал головой.
Сиулиэ смотрела презрительно:
– Да, это правда: ничего ты не знаешь, ничего не понимаешь, ничего не видишь! Мимо сокровища пройдешь – не оглянешься! Руки у тебя гоё-гоё – вкривь да вкось! Боги-предки куда смотрели, когда тебе…
Она вдруг умолкла, словно испугалась сказать лишнее.
– Слушай, ты не можешь объяснить, что происходит?! – разозлился Никита. – Конечно, ты меня спасла и все такое, но это совершенно не дает тебе права…
Сиулиэ вскочила. Глаза ее насмешливо блеснули:
– А что тебе объяснять, сын моей гугу? Ты все равно ничего не поймешь! Жить хочешь – сиди на месте и жди, когда усатый-бородатый чужак придет!
И кинулась к выходу.
Хлопнула дверь.
Никита тупо смотрел ей вслед.
Ему казалось, что кто-то очень крепко навернул его по голове.
Еще бы!
Во-первых, Сиулиэ назвала приметы чужака, которого Никита должен ждать. Он будет усатый и бородатый.
Откуда она это знает?!
Во-вторых, она тоже велела Никите сидеть в избушке, как велел медведь-шаман. Она что, его слушается?!
Очень странно! А ведь такая хорошая девчонка, хоть и ворчунья… И жизнь Никите спасла.
Но самое главное…
От волнения Никита больше не мог сидеть. Вскочил и начал ходить туда-сюда по избушке, волоча по полу неуклюжие разношенные старые валенки.
Самое главное было в том, что Сиулиэ назвала Никиту «сын моей гугу»!
Он знал не только некоторые нанайские слова, но и старинные обычаи. Например, раньше считалось плохой приметой называть человека по имени. Чтобы злые духи к нему не прицепились! Следовало сказать: сын такого-то, или дочь такой-то, или брат, или сестра кого-то.
Сиулиэ назвала Никиту, согласно этому старинному обычаю, сыном своей тети.
Гугу – по-нанайски «тетя». Сестра отца или матери.
То есть что же это получается?! Улэкэн, мама Никиты, была сестрой кого-то из родителей Сиулиэ? А сама Сиулиэ – его, Никиты, двоюродная сестра?!
Но у мамы не было никакого брата, ни старшего, ни младшего, и сестры не было! Никита отлично помнил: она рассказывала, что ее мать умерла, когда родила Улэкэн, а отец вскоре погиб на охоте.
Что же все это значит? Кто они – родители Сиулиэ? И почему она выдает их за брата или сестру Улэкэн?!
* * *
Никита долго сидел около печки. Дождался, пока догорят угли, и только тогда закрыл вьюшку. У Зелениных была дача на Третьем Воронеже
[21]
, и раньше вся семья часто ездила туда зимой – на лыжах кататься. Иногда оставались ночевать в бревенчатом доме. Тогда Никита и научился следить за печкой. Так что не такой он был и никчемный, каким считала его Сиулиэ!
Он даже порядок на столе навел, сложив остатки черемши в ту же миску, где лежала картошка, а крошки смел и бросил в печку.
Мама всегда так делала и говорила: «Подю
[22]
покормили, Подя доволен будет!»
Никита тоже так сказал.
Картошки оставалось немного, но на завтра еще хватит. А завтра, может, появится этот… бородатый чужак, который спасет Никиту.
А зачем чужаку это нужно? Как-то странно, что незнакомый человек нарочно приедет в глухую тайгу в поисках Никиты Зеленина… Или он случайно тут окажется? Отправится, например, на охоту… Ну и что? Бросит все свои дела, чтобы спасать какого-то мальчишку?
