Да, но… и один-то взгляд звериный трудно вынести, а тут столько непонятных глаз устремлено! И когда тигрица вновь двинулась к нему, нервы Вальтера не выдержали.
Он взметнул карабин и выстрелил.
Раз, другой!..
– Аба! Нет! – в один голос вскричали дзё комо и домовой.
Никита покачнулся. Он упал бы, но Вальтер удержал его свободной рукой.
Словно вихрь пронесся над ними! Когда прояснилось в глазах, Никита увидел, что поляна у священного дерева почти пуста.
Звери разбежались, птицы разлетелись. На поляне лежала только убитая тигрица, и неожиданно выглянувшее, словно на шум, солнце играло на ее шелковистой шерсти.
А рядом, то припадая к еще теплому боку матери, то поднимая голову, топтался тигренок-сеголеток. Он переступал широкими передними лапами, не решаясь нападать, играя в наступление. Был он лобастый и ушастый, а на круглой голове шерсть еще не приобрела яркого оранжевого оттенка – была песочно-желтой, мягкой. Из розовой замшевой пасти тигренка рвался не рев, а обиженный, слабенький рык:
– Аггррх-ха! Аггррх-ха!
Секунду Вальтер стоял неподвижно, словно любуясь тигренком, а потом снова вскинул карабин.
Никита рванул что было сил свою руку, чтобы сбить прицел.
Не удалось.
Выстрел грянул… но пулю принял домовой, который успел выскочить из-за куста и прикрыть собой тигриного малыша.
Тот одним прыжком скрылся в зарослях.
– Анда! Друг! – вскричал дзё комо и в отчаянии рухнул наземь.
У Никиты подкосились ноги, но Вальтер продолжал держать его, поглядывая на горстку пепла, которая осталась от тела домового, и бормоча:
– Вот так здорово! Все-таки я молодец! Не зря столько книг по демонологии
[34]
прочел! Правильно сделал, что окурил и патроны и ружье дымом чертополоха. Вернейшее средство против всякой нечисти! Больше эта пакость никому голову не будет морочить!
«Да, – вспомнил Никита. – Домовой говорил, что только таким средством его можно погубить… Но за что, почему?!.»
– Что вы наделали! – едва шевеля непослушными губами, проговорил он.
– Ничего, переживем! – Вальтер сильно тряхнул его: – Ну! Хватит ныть! Пошли к дереву! Отломишь ветку и дашь мне, а потом можешь валить на все четыре стороны! Ни жалкие шаманские фокусы, ни происки твоего отца, ни проклятия твоей мамаши мне уже не будут страшны! Плевать, что я не увижу ветку, – главное, что она у меня будет!
– Что? – перебил Никита. – Проклятия моей мамы?
– Я просил у нее только то, что ей самой не было нужно! – выкрикнул Вальтер. – Дар, от которого она отказалась! Мои силы по сравнению с этим даром были просто ерундой! А он сделал бы их безмерными! А она… а Улэкэн назвала меня разрушителем человеческих судеб! Она говорила, что не зря я ношу такую фамилию. Со-лгин. «Ты всегда готов солгать!» – говорила она. И называла меня лжецом и преступником! Она выдала меня своему мужу! Сказала ему, что я беру с людей деньги и морочу им головы! А ведь я делал их счастливыми! Они готовы были заплатить любые деньги, потому что искренне верили, что те, кого они потеряли, возвращаются к ним! Пусть недолго, но верили!
И тут Никиту осенило.
– Так вы и есть тот самый экстрасенс? – прошептал он севшим голосом. – Которого папа в тюрьму посадил? А вы оттуда бежали?
– Бежал, бежал, – усмехнулся Вальтер. – И почти сразу рванул к Омиа-мони. Сначала у меня было одно дело в городе… Но оно сорвалось, мне помешали. Я решил не терять время и отправился в тайгу. Увидел тебя и понял, что судьба на моей стороне. Мне бы очень хотелось отомстить тебе за твоих родителей, но я отпущу тебя, клянусь, как только получу ветку Омиа-мони.
– Не верь ему! – крикнул дзё комо, приподнимаясь.
Карабин в руке Вальтера дернулся вновь, а на траве появилась еще одна горстка седого старого пепла.
Такого же, какой Никита видел в Буни. Мертвого праха…
– Ну! – крикнул Вальтер, с силой выкручивая руку Никите. – Иди к дереву! Веди меня!
Никита рванулся что было сил, но Вальтер вцепился в него поистине мертвой хваткой!
– Эй, пиктэ! – раздался вдруг громовой голос откуда-то со стороны. – Стой где стоишь!
Никита содрогнулся. Он узнал этот голос.
Это был голос врага!
Еще одного врага…
Огромный трехгорбый медведь в два прыжка подлетел к дереву, ухмыльнулся своей ужасной хитрой лисьей мордой, вздыбился на задних лапах – и перед Никитой оказался тот самый косматый, жуткий шаман, которого он видел перед своей дверью, потом возле лесной избушки, а потом – около завала стоящим за спиной Вальтера, когда вдруг выглянуло солнце – и короткая, безголовая тень внезапно протянулась от фигуры невесть откуда взявшегося шамана.
И вот он здесь…
Вальтер, не отпуская руки Никиты, резко обернулся на голос шамана – и отшатнулся с криком:
– Дегдэ!
Дегдэ?! Человек, чье имя значит «пожар»?
Тот, кто, очень может быть, отравил Улэкэн?!
Никита рванулся с такой силой, что Вальтер невольно выпустил его руку.
И тотчас вскинул карабин:
– Стой! Стреляю! Удрать решил?! От меня не убежишь!
Никита не думал сейчас ни о нем, ни о Дереве Душ. Он думал только о том, что перед ним стоит убийца мамы!
Он мчался к шаману и вдруг услышал, как позади щелкнул спущенный курок.
* * *
Если бы раньше кто-то сказал Никите, что человек может услышать свист пули, которая летит в него, он бы ни за что не поверил.
Теперь знал: может!
Потому что он сам это слышал…
Метнувшись что было сил вперед, он надеялся убежать от этой смертельной пули, которой предназначено было убить его, но тут Дегдэ вытянул вперед руки и прогремел:
– Дёлона! Окаменей!
Никита почувствовал, что его ноги страшно отяжелели. Он ощутил, что у него не осталось ни дыхания, ни возможности двигаться, ни теплоты в оледенелом теле. Он слышал гулкие удары своего сердца, которые отдавались в ушах… Похоже, будто молотом стучали о камень!
Однако глаза Никиты по-прежнему видели… более того: не в силах повернуть голову, он мог разглядеть все не только перед собой, но и вокруг себя!
Он даже самого себя видел – камень причудливой формы, в котором невозможно было узнать человека. И на этот камень совершенно нелепым образом была напялена прежняя Никитина одежда, которая почему-то не окаменела.
Неудивительно, что Вальтер таращится на него с таким изумлением!
