Филипп поднял глаза и поспешно осушил слезы.
– Теливер здесь был и звал меня с собою.
– Отчего ж вы в таком горе? – сказала мистрис Стеллинг.
Филипп не был ее фаворитом, потому что он был менее обязателен нежели Том, который разным образом услуживал ей. Но отец Филиппа платил более, нежели мистер Теливер, и ей хотелось теперь дать ему почувствовать, что она была теперь очень добра. Филипп, однако ж, встретил ее расположение как улитка, которую ласками приглашают показаться из своей раковины. Мистрис Стеллинг не была любезною, нежною женщиною; платье на ней сидело очень хорошо; талья была как облитая и, она приглаживала свои локоны с необыкновенно-деловым видом, спрашивая о вашем здоровье. Без сомнения, эти вещи обладают большею силою в обществе; но только это не сила любви, а всякою другого силою невозможно было привлечь Филиппа.
– У меня опять поднялась зубная боль, – сказал он ей в ответ на ее вопрос: – и расстроила меня.
Действительно это случилось раз, и Филипп был рад, что вспомнил об этом – такая оговорка явилась как вдохновение. Ему оставалось поблагодарить за одеколон, отказаться от креозота; но это было нетрудно.
Между тем Том, в первый раз еще пустивший такую отправленную стрелу в сердце Филиппа, возвратился в сарай, где он нашел мистера Паультера, выкидывавшего различные приемы палашом, на удивление одним крысам. Но мистер Паультер сам по себе был целый легион и восхищался собою, Конечно, более, нежели целая армия зрителей. Он не – заметил возвращение Тома, так он был поглощен различными ударами, финтами и парированием и Том, потрухивая, однако ж, слегка строгого взгляда мистера Паультера и голодного палаша, по-видимому, так алкавшего разрубить что-нибудь посущественнее воздуха, восхищался зрелищем, по возможности издалека. Только когда мистер Паультер кончил и отер испарину на лбу, Том почувствовал всю прелесть палатных приемов и попросил их повторить.
– Мистер Паультер, – сказал Том, когда палаш был окончательно вложен в ножны: – одолжите мне на время вашего палаша.
– Нет, нет, молодой человек! – сказал мистер Паультер, покачивая головою решительно: – вы еще себе наделаете с ним беды.
– Нет, право, не наделаю, право, я буду с ним осторожен и не наделаю себе никакого вреда. Я не стану часто вынимать из ножен; я только буду откладывать им на плечо – вот и все.
– Нет, нет! – сказал мистер Паультер, собираясь идти. – Что – сказал мистер Стеллинг?
– Сделайте одолжение, мистер Паультер, я вам дам пять шиллингов, если вы оставите мне палаш на неделю. Посмотрите сюда! – сказал Том, вынимая привлекательную серебряную монету. Молодой щенок, верно, рассчитал он действие, как будто он был глубоким психологом.
– Ну, – сказал мистер Паультер, с важностью: – только, знаете, держите его так, чтоб не видели.
– О, да! я его спрячу под кровать, – сказал Том с жаром: – или в моем большом сундуке.
– И дайте-ка мне посмотреть, можете ли вы его обнажить не обрезавшись.
Этот процесс был повторен несколько раз; а мистер Паультер теперь чувствовал, что он поступил с совершенною добросовестностью и сказал:
– Ну, мистер Теливер, я возьму эти пять шиллингов, только чтоб увериться, что вы себе не сделаете никакого вреда палашом.
– О, нет, мистер Паультер, – сказал Том, с наслаждением и, подавая ему монету, схватился за палаш, который, ему казалось, мог бы быть полегче.
– Но если мистер Стеллинг поймает вас с ним? – сказал мистер Паультер, запрятывая пока деньги в карман.
– О! по субботам после обеда он всегда сидит наверху, в своем кабинете, – сказал Том, который не любил скрытничать, но не пренебрегал, однако ж, маленькою хитростью в деле достойном.
Итак он унес палаш с торжеством в свою спальню, не без страха, однако ж, чтоб не попасться на встречу мистеру или мистрис Стеллинг, и спрятал, после некоторого размышление, в чулане, за платьем. Он заснул в эту ночь с мыслью, как удивит он им Магги, когда она приедет, как он привяжет его к себе красным шарфом и станет уверять ее, будто это его собственный палаш и что он намерен идти в солдаты. Только одна Магги могла быть так глупа, чтоб ему поверить, или кому бы он осмелился объявить, что у него был палаш; а Магги действительно должна была приехать на следующей неделе повидаться с Томом, до своего поступление в пансион, вместе с Люси.
Если тринадцатилетний мальчик вам покажется чересчур ребенком, то вы, должно быть необыкновенно какой благоразумный человек, который посвятил себя призванью гражданскому, требующему более кроткого, нежели грозного вида, и никогда не остановился в воинственную позицию, не хмурил бровей перед зеркалом. Сомнительно, чтоб наша армия могла существовать, если б между нами ре было миролюбивым людей, которым приятно представляться воинами. Война, как и все театральные зрелища, могла бы прекратиться за недостатком публики.
ГЛАВА V
Второе посещение Магги
Последний разрыв между двумя мальчиками тянулся долго, и некоторое время они обменивались словами только в крайней необходимости. По естественной антипатии характеров, переход от нерасположение к ненависти очень легок; у Филиппа он, по-видимому, начался: в его характере не было злости, но была раздражительность, которая особенно могла развить чувства отвращение. Быку зубы даны – мы можем повторить, следуя авторитету великого классика – не как орудие для наблюдения; а Том был мальчик совершенно бычьей породы, который, как бык, бросался на многие нежные предметы; но он коснулся самой деликатной струны Филиппа и причинил ему жестокую боль, как будто он принял все средства с редкою аккуратностью и ядовитою злобою, он не видал повода, почему они не могли сойтись после этой ссоры, как они делали это несколько раз прежде, как будто между ними ничего не было, хотя он никогда еще не говорил Филиппу, что отец его был мошенник. Эта идее так проникала все его отношение к своему товарищу, которого он не мог ни любить, ни ненавидеть, что одно высказывание ее не могло для него делать такой эпохи, как для Филиппа, и он имел полное право ее высказать, когда Филипп распетушился и начал браниться. Но заметя, что его первые предложение дружбы были не приняты, он изменил свое обращение с Филиппом и решился не говорить с ним ни о рисовании, ни об уроках. Они были вежливы друг к другу, сколько это было необходимо, чтоб скрыть свою вражду от мистера Стеллинга, который покончил бы это дурачество особенною силою.
Когда Магги приехала, она с возраставшим интересом смотрела на нового соученика, хотя он и был сын злого адвоката Уокима, так раздосадовавшего ее отца. Она приехала в классное время и села, пока Филипп проходил свои уроки с мистером Стеллингом. Том, несколько недель назад, передал ей, что Филипп знает бездну историй, не таких глупых, как ее рассказы; и она убедилась теперь своим собственным наблюдением, что он должен быть действительно способен. Она надеялась, что он найдет также и ее способною, когда она станет говорить с ним. Магги, кроме того, чувствовала особенную нежность к изуродованным предметам; она любила особенно ягнят-кривошеек, потому что, ей казалось, ягнята, правильно-сложенные, не так обращают внимание на ласки, и она любила ласкать преимущественно тех, кому ее ласки были приятны. Она очень любила Тома; но часто она желала, чтоб Том более дорожил ее любовью.
