– Ваш покорнейший слуга, мастер Том, – сказал рыжий незнакомец с улыбкой, которая прорывалась сквозь принятую им личину грусти. – Вы, без сомнения, не узнаете меня, продолжал он, так как Том по-прежнему глядел на него вопросительно: – но я желал бы поговорить с вами наедине, если можно.
– В гостиной есть огонь, мастер Том, – сказала Кассия, не желавшая оставить кухню в самом разгаре жаренья.
– Пойдемте же туда, – сказал Том, в котором мелькнула мысль уж не послан ли этот юноша Гестом и Ко, так как его воображение постоянно было устремлено на этот предмет, и дядюшка Дин мог во всякое время его уведомить, что в компании открылась для него вакансия.
Яркий огонь в гостиной был единственный свет, освещавший небольшое число стульев, бюро, пол, лишенный ковра, и единственный стол… нет, впрочем, не единственный, так как в углу был еще другой столик, на котором лежали Библия и несколько других книг. Этот новый вид опустошение поразил Тома, прежде нежели он подумал взглянуть еще раз на незнакомца, лицо которого теперь тоже было ярко освещено и который бросил полузастенчивый, вопросительный взгляд на Тома, продолжая тем же совершенно незнакомым голосом:
– Как, вы не помните Боба, которому вы дали этот нож, мастер Том?
В то же время он вынул карманный ножик в грубой отделке и, в подтверждение своих слов, отворил широкий клинок его.
– Как! Боб Джэкин? – сказал Том, но без всякого выражение восторга или даже радушия, потому что он несколько стыдился этой ранней дружбы, символом который был карманный нож, и к тому ж, вовсе не был уверен в чистоте побуждений, заставивших Боба напомнить о ней, – Ну да, Боб Джэкин, если имя Джекин необходимо с тех пор, как существует так много Бобов. Помните ли, как вы пошли на охоту за векшами в тот день, как я еще полетел на землю с ветки и порядочно расшиб себе спину; но я все-таки поймал белку, даром что она знатно царапалась. При этом это лезвие ножа сломалось, как вы видите; но я с тех-пор не хотел вставить другого, потому что меня могут надуть и дать мне взамен другой нож, а здесь другого такого клинка не найти; к тому ж, он пришелся мне по руке. Никто никогда еще ничего не давал мне, кроме вас, мастер Том; а что я имею, я приобрел собственной смекалкой; только Билль Фокс подарил мне щенка терьера вместо того, чтоб потопить его, и то мне пришлось долго приставать к нему.
Боб говорил с какой-то резкою и порывистою болтливостью; по окончании же речи, он с любовью обтер нож об рукав.
– Ну, Боб, – сказал Том несколько покровительственным тоном, так как упомянутые воспоминание расположили его быть настолько любезным, сколько того требовало приличие, хотя ни один эпизод знакомства его с Бобом не был ему так памятен, как причина их ссоры при прощанье: могу я что-нибудь для тебя сделать?
– О, нет, мастер Том! – отвечал Боб, закрыв свой нож и спрятав его в карман, где он как будто искал чего-нибудь другого. – Я бы не воротился к вам теперь, когда вы в беде, и хозяин, у которого я гонял воробьев и который высек меня шутя, когда я воровал репу, говорят, уже, бедный, не встанет с постели, не пришел бы я к вам теперь просить другого ножа, за то, что вы мне один пожаловали. Если мне молодец какой глаз подобьет, я не стану ему другой подставлять, прежде чем отплачу ему тем же; и хорошая проделка, кажись, во всяком разе стоит дурной. Теперь я подрос; и когда вы были маленьким мальчиком и я также, я вас любил больше всех других товарищей, даром что вы мной и гнушались и нередко меня колачивали. Вот, Дик Бремби был мне под-силу и я его вдоволь колачивал, да, ведь, наконец и колотить надоест, когда он все-таки глазеет и не видит того, что нужно. Знаю я не одного мальчишку, что вылупя глаза глядит на дерево, а не отличит птичья хвоста от зеленого листа. Что будешь делать с такою дрянью? А у вас глаза на месте, мастер Том: я всегда был уверен, что вы не пропустите ни одного хорька, или крысы, когда я выгонял зверя из кустов, мигом зашибете, бывало.
Боб достал грязный мешок, шитый по канве и, может быть, еще не скоро замолчал бы, если б Магги не вошла в комнату, бросив на него любопытный и удивленный взгляд, вследствие чего он снова стал обдергивать свои рыжие волоса с выражением почтение. Но чрез минуту впечатление, произведенное на Магги переменой, происшедшей в комнате, изгнало из головы ее всякую мысль о присутствии Боба. Глаза ее от него тотчас устремились на то место, где стоял шкаф с книгами; от него ничего более не оставалось, кроме продолговатой полосы обоев, которая не полиняла и тем отличалась от остальной части стены, а под нею небольшой стол с Библиею и несколькими другими книгами.
– О, Том! – воскликнула она, всплеснув руками: – где все книги? Мне, казалось, что дядюшка Глег обещал купить их – не правда ли? и неужели это все, что они нам оставили?
– Я полагаю, – сказал Том, с каким-то отчаянным равнодушием. – Зачем же бы они стали покупать много книг, когда они купили так много мебели.
– О, Том! – сказала Магги, и глаза ее наполнились слезами в то время, как она с поспешностью подошла к столу, чтоб посмотреть, какие книги были выкуплены: – наш милый старый Pilgrim progress, который ты раскрасил твоими маленькими красками, и эта картинка пилигрима в плаще, в котором он так похож на черепаху… О, милый Том! продолжала Магги, почти рыдая, перелистывать книги: – я думала, что мы с этим никогда не расстанемся, пока будем живы и вот все от нас отходит, так что, при конце нашей жизни, ничего уже не останется из того, что было при ее начале!
Магги, отвернувшись от стола, бросилась в кресло и крупные слезы были готовы покатиться по ее щекам, несмотря на присутствие Боба, который следил за ней упорным взглядом умного, но бессловесного животного, в котором инстинкт заменяет сознание.
– Итак, Боб, – сказал Том, который чувствовал, что сожаление о книгах было несвоевременно: – я должен полагать, что ты пришел повидаться со мной, узнав, что мы в беде. Это очень похвально с твоей, стороны.
– Я вам объясню в чем дело, мастер Том, – сказал Боб, раскрывая свой парусинный мешок: – изволите видеть, я служил последние два года то на барке матросом, то кочегаром на заводе Торри. Недели две назад мне знатно посчастливилось – я всегда считал себя счастливым – но подобной удачи не помню. У Торри завод загорелся и я успел затушить пожар, за что хозяин мне дал десять соверенов. Сначала он мне только сказал, что я молодец, да это я и прежде слыхал, а потом он мне дал десять соверенов – это так новость. Вот они все, только одного не хватает. Когда я получил эти деньги, у меня, просто, закипело в голове. Все думал я о том, за какое бы мне ремесло взяться, да никак придумать не мог. Барка-то мне надоела хуже горькой редьки. Задумал я обзавестись хорьками и собаками для ловки крыс, да дело что-то мелкое, неподходящее; потом я захотел быть разносчиком – ведь, разносчики пройдохи и краснобаи – а это по нашей части: я любую бабу проведу; будет, чем и в трактире закусить – то-то жизнь разгульная!
Боб остановился; потом – сказал решительным голосом, будто стараясь забыть эту соблазнительную картину:
– Впрочем, мне все равно. Я разменял один соверен: купил матери гуся, а себе плюшевый жилет и тюленью шапку. Если быть разносчиком, надобно соблюдать чистоту в одежде. Да что хлопотать! по мне хоть трава не расти. Моя башка не репа, да притом, пожалуй, удастся еще какой-нибудь пожар затушить. Прошу вас, мастер Том, принять девять соверенов и начать ими дело, если правда, что хозяин лопнул. Деньги хоть невелики, а могут пригодиться.
