Вы бы его точно выкинули в мусоропровод. Но за месяц пастушок так проголодался, что закрыл глаза и положил эту гадость в рот. Каково же было его изумление, когда рот наполнился совершенно непередаваемым вкусом!
Пастушок облизал все свои пальчики и бросился домой за новым бутербродом. Вот так тыщу лет назад был изобретён знаменитый овечий сыр рокфор, который сегодня стал украшением любого стола. И Максюте он бы точно не попал в лапы, если бы не день рождения тринадцатого капитана.
Когда Максюта рассказал, что лично видел, как капитан уплетал заплесневелый сыр и при этом громко причмокивал и причавкивал, Полундра успокоилась и, помогая себе лапками, быстро затолкала рокфор внутрь.
– Умр-умр-умр! – сказала она, не переставая работать челюстями.
– Чего? – не понял Максюта.
– Я говорю, чем же это мне хорошо?
– Ну как чем? Плаваешь себе по морям, видишь разные страны, сыр ешь, опять же работать не надо, и никто тебя за хвост не дёргает.
– А тебя что, дёргают? – спросил подошедший Бурун Борисович.
– Бывает… – фыркнул Максюта.
– Подумаешь, за хвост дёрнули! – воскликнул Рундук. – Это ещё не повод другим завидовать. Вот пожил бы в тайге с моё, вообще бы без хвоста остался.
– Точно! – согласилась Полундра, слизывая с усов остатки сыра. – Только по сравнению с крысиной жизнью твоя тайга – дом отдыха.
– Почему? – хором спросили Рундук и Максюта.
– Потому, что крысиная жизнь – это сплошной караул. Ведь люди объявили нам войну. И главное, никому не объявляли – ни бегемотам, ни обезьянам, ни канарейкам. А нам объявили! Будто крысы не твари Божьи, а инопланетяне какие… – Сказав это, Полундра обиженно засопела и спросила: – А сыра больше нет?
– Больше нет, – мяукнул Максюта. – Но я тебе ещё добуду, только про войну расскажи.
– А чего рассказывать! На войне как на войне. Идут продолжительные бои с переменным успехом. Так у людей – танки, пушки, самолёты, атомные бомбы, подводные лодки, газонокосилки, ядовитые таблетки, электрический ток, топоры, лопаты, молотки, гвозди, пилы, капканы, коты (прости, Максюта, это я не про тебя!), собаки, спички, танки, пушки…
– Стоп! – перебил крысу Рундук. – Про танки и пушки ты уже говорила.
– Ну и что! – не смутилась Полундра. – Повторение – мать учения. Короче, у них танки и пушки, а у нас лапки да ушки. Разве это справедливо?! Дали б нам хоть один танк, тогда бы посмотрели…
– А ты разве умеешь на танке? – удивлённо мяукнул Максюта.
– Лично я – нет! Но наше крысиное братство насчитывает шестьдесят восемь видов. Так неужели никто на танке не сможет?
– Послушай, Полундра, если вас так много, то почему ты на корабле одна? – попытался сменить тему Рундук.
Но тему сменить не удалось, потому что своим вопросом он только подсыпал соли в перец.
Полундра помолчала, посмотрела на звёзды, подставила усы вкусному ветру, а потом грустно вздохнула и сказала:
– Потому я и одна, что людям мало танков и пушек. Они ещё крысиного волка придумали…
– А это ещё кто? – дрожа ушами от предчувствия нехорошего, спросил Максюта, который уже жалел, что позавидовал Полундре и затеял этот дурацкий разговор.
– Крысиный волк, чтоб вы знали, это самая злая из всех корабельных крыс…
Сказав это, Полундра снова надолго замолчала. Первым не выдержал кот:
– Ну, самая злая – и что?
– А то, что люди натравливают её на нас… От крысиного волка не убежишь, потому что он в сто раз быстрее, и не победишь, потому что он в сто раз сильнее, и не обманешь, потому что он знает все наши уловки. А главное, совести у него нет, потому что крысиный волк – самый гнусный предатель.
– Но ты же убежала? – резонно заметил Рундук.
– Убежала… – словно эхо повторила Полундра.
– Но как?
– Да так… Ведь я и есть этот самый крысиный волк!
Глава 19
Потерявшийся кролик, или Пудель с бантиком
– Ничего себе! – мяукнул Максюта, незаметно отодвигаясь от Полундры.
Но Полундра этого даже не заметила. Она сидела, низко опустив голову, и её стальные усы чуть заметно подрагивали, выбивая о палубу едва слышную дробь. Казалось, она вот-вот заплачет, а вид плачущей крысы может смутить любого.
Первым смутился Максюта. Он вскочил на ноги и, чтобы не завалиться на бок, стал накручивать расширяющиеся круги. На восьмом круге он врезался в борт и, пробормотав что-то вроде «фыр-фыр-фыр», рванул по прямой, пока не растворился в темноте.
– Что он сказал? – не поднимая головы, печально спросила Полундра.
– Он сказал: «До свиданья, друзья… спокойной ночи… всего хорошего… завтра увидимся!» – как мог, перевёл Максютино «фыр-фыр-фыр» бурундук.
– Прямо так и сказал? – ещё печальнее спросила Полундра, приподнимая голову.
Рундук смотрел на неё и не узнавал. Обвисшие усы, влажные глаза и трясущийся хвостик делали Полундру похожей на потерявшегося кролика, но никак не на грозного крысиного волка.
– Он меня испугался, – ещё в два раза печальнее прошептал потерявшийся кролик. – А если и ты уйдёшь, я снова останусь одна… Но так мне и надо! И поделом! И правильно! И уходи! А я… а я… а я…
На этом месте Полундра не выдержала и зарыдала. При этом она хлестала себя хвостом и щёлкала зубами, словно примеряясь, куда бы их вонзить. Наконец она тяпнула себя за левую переднюю лапу и взвизгнула от боли.
Чтобы Полундра не загрызлась до смерти, бурундук быстро спросил:
– Ты сказала «а я…», а что «а я»?
– А я утоплюсь! Пойду на корму, туда, где клокочет вода, которую режет острый винт, и брошусь под лопасти, чтобы они оборвали мою жизнь, как осенний ветерок обрывает жёлтый листок… Вот что я сделаю, когда ты уйдёшь навсегда!
От волнения Полундра начала говорить чуть ли не стихами. Бурун почувствовал, что он тоже сейчас заплачет, но быстро взял себя в лапы и сказал самым бодрым голосом, на который был способен:
– Никуда я не уйду!
– Не уйдёшь? – В голосе Полундры мелькнула слабая надежда. – Но ведь ты меня презираешь…
– Не презираю!
– Но почему?!
– Потому что ты плачешь. А крысиные волки плакать не могут. А это значит…
– Что это значит? – с окрепшей надеждой воскликнула Полундра.
– Это значит, что ты уже не крысиный волк! – уверенно ответил Бурун Борисович.
