Укоризненно глядя на него, воскликнула:
— Дэсмонд, это неприлично!
Откинув голову назад, герцог громко и с нескрываемым облегчением расхохотался, но не успела я возмутиться, как его светлость подхватил меня на руки, прижал к себе, закружил, а после, вновь прижав, судорожно выдохнул и прошептал:
— Мой благовоспитанный ангел, я уже начал тревожиться по поводу твоей неожиданной сговорчивости.
И не отпуская, лорд оттон Грэйд понес меня в соседнее помещение, пнув дверь ногой, чтобы та раскрылась. Я же, испуганная его внезапным порывом, и вовсе сжалась, обнаружив, что мы оказались в спальне. Но, не замечая моих эмоций, герцог отнес меня к неразобранной постели, уложил на подушки, сам лег рядом, устроившись на боку и подпирая голову рукой, после чего, все так же игнорируя пылающие щеки собственной супруги, практически приказал:
— Рассказывай. Все подробно. Ужин принесут в течение часа, к этому времени я хочу знать обо всем, что с тобой происходило с того момента, как, напрочь забыв о моей просьбе, ты покинула замок, Ариэлла.
Смущение полностью растворилось под требовательным взглядом последнего представителя военной династии Грэйд. Но сам рассказ дался мне с трудом — я не могла вспомнить всех подробностей путешествия в карете и, лишь рассказывая Дэсмонду о плаванье в столицу, осознала, что большую часть пути я проспала. Но как же так, неужели я настолько плохо помню?
— Снотворное, — разрешил мои сомнения герцог. — Его остатки были найдены в той карете. — Теплая ладонь прикоснулась к моей щеке нежно и ободряюще. — Продолжай.
Раздался робкий стук во входные двери.
— Не отвлекайся, — приказал его светлость.
Двери распахнулись, послышался скрип маленьких колес тележки, после почти бесшумные шаги прислуги, звон посуды, и сама собой закрылась дверь в спальню, отрезая нас от вошедших. Невольно поежившись, тихо спросила:
— Что именно вас интересует из событий в монастыре?
— Все, — последовал незамедлительный ответ. — Меня интересует все.
Глаза герцога, до этого мгновения бывшие синими, стремительно потемнели.
— Вы злитесь, — осторожно заметила я, ощутив всю двусмысленность нашего расположения на постели.
— Нет, я взбешен, — спокойно произнес герцог.
Поежившись, осторожно поинтересовалась:
— Могу я узнать причину?
Усмехнувшись, лорд оттон Грэйд медленно склонился надо мной, едва-едва прикоснулся к губам и прошептал:
— Ангел мой, не отвлекайся на столь незначительные мелочи, как мой более чем оправданный ситуацией гнев. Продолжай.
Но рассказывать далее я поостереглась. Мне не хотелось сообщать герцогу о допросе, что был проведен близ статуи Девы Эсмеры, о беседах с матушкой Иолантой, о встрече с его высочеством… И прикусив губу, я напряженно молчала, под все более чернеющим взглядом герцога.
— Ариэлла, — в его голосе отчетливо послышались стальные нотки, — если я о чем-то прошу, это не обсуждается.
— А ваши приказы? — не удержалась от вопроса.
— Так же.
Чуть улыбнувшись, тихо спросила:
— В таком случае чем же отличаются просьбы от приказов?
— Формой и интонацией. Не увиливайте от ответа, леди оттон Грэйд.
Увиливать, лежа на спине, практически в объятиях герцога было бы сложно, но я не стала об этом говорить, глядя на супруга и подмечая то, чего не замечала ранее — сеточку морщинок у глаз, складку между бровями, выдающую привычку хмуриться, несколько седых волосков на висках… Протянув руку, коснулась его волос и растерянно вспомнила:
— Проклятия ведь больше нет.
— Нет, — подтвердил его светлость. Затем улыбнулся и добавил: — Но у любви есть одна дьявольски паршивая особенность — за того, кого любишь, переживаешь в сотни раз больше, чем за себя.
Я перевела взгляд с волос его светлости на глаза, вновь приобретающие синий оттенок, свойственный уроженцам древнего Элетара, и внезапно создалось ощущение, что вся империя, с ее колониями и отдаленными провинциями, сжалась до нас двоих, не оставляя места ничему иному. Ни тревогам, ни посторонним мыслям, ни…
— Это «да»? — задал неожиданный вопрос Дэсмонд.
И не дожидаясь ответа, его светлость стремительно склонился надо мной, обхватив за талию и рывком прижимая к себе, а его губы с жадностью и прямолинейностью, столь свойственной темным магам, пленили меня. Сердце стремительно забилось, ладони похолодели, и на миг я задержала дыхание. Всего на миг, в следующее мгновение герцог поделился собственным дыханием и теплом столь щедро, что меня бросило в жар, и протестующий стон против воли вырвался из груди.
В тот же миг, отстранившись, Дэсмонд крепко обнял, прижав мою голову к своему плечу, и, тяжело дыша, хрипло произнес:
— Все, все, мой ангел, я себя контролирую.
Несколько секунд, и, резко поднявшись, лорд оттон Грэйд протянул мне руку. А едва я вложила пальцы в его ладонь, поинтересовался странным немного сиплым голосом:
— Вы не окажете мне честь, составив компанию за ужином, ваша светлость?
— С удовольствием, ваша светлость, — осторожно поднимаясь, ответила я.
Голова отчего-то кружилась, мне казалось, что и все вокруг вальсирует тоже, безумно билось сердце, и похолодевшие пальцы совершенно не сочетались с пылающими щеками.
— Вы изменились, Ари, — произнес герцог, придерживая меня за талию.
— В чем же? — пытаясь привести в порядок дыхание, вопросила я.
— Вы перестали меня опасаться.
Изумленно взглянув на его светлость, я была вынуждена признать:
— Недавние события наглядно продемонстрировали, что вас опасаться следует в меньшей степени, нежели я полагала ранее.
— Сколь… уклончивый ответ, — улыбнулся лорд оттон Грэйд.
Мы вышли в гостиную, и его светлость, проявляя столь не свойственную черным магам галантность, подвел меня к столику, размещенному у камина, усадил на небольшой черный стул, который и пододвинул, едва я села. После внимательно посмотрел на принесенные прислугой блюда, нервным движением вышвырнул в пылающий огонь камина порезанные фрукты, оставив блюдо с виноградом и яблоками.
— Яд? — спросила взволнованно.
— Нет, просто плохо вымыты, — успокоил герцог, присаживаясь напротив.
И меня разобрал смех.
Это был какой-то неправильный и во многом нервный хохот, но Дэсмонд меня не остановил даже тогда, когда смех перешел в тихие всхлипывания. Лишь молча протянул платок, едва слезы потекли по щекам, и улыбнулся, когда я постаралась выдавить жалкое подобие извиняющейся улыбки.
— Все хорошо, мой ангел, — тихо заверил он. — И поверь — больше никто и никогда не посмеет тебе угрожать даже словом.
