– Боже мой! Вы действительно не знаете! Она все скрывала от вас все эти годы! Удивительно!
– Кто и что скрывал от меня? – Саймон поднялся на ноги.
Стенли в изумлении молча смотрел на него. Саймон сделал шаг к его креслу.
– Я должен был догадаться. Герцог и герцогиня Трент были слишком хитры и, конечно, ничего вам не сказали. Они все знали.
– Объясните же, наконец, о чем вы?
Барон все еще разглядывал его, как будто видел впервые.
– Внебрачный сын, – наконец пробормотал он. – Он совсем не похож на родителей.
Саймон сжал кулаки. Если этот человек немедленно не перейдет к сути, то он за себя не ручается.
Между тем Стенли поднял свой пустой бокал и как ни в чем не бывало спросил:
– Может, повторим?
Сжав зубы, Саймон взял его бокал и пошел к буфету налить еще бренди. Пока он стоял спиной к барону, сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Затем вернулся, протянул ему бокал и остался стоять на том же месте.
– Итак, я хотел бы понять, Стенли, что все это значит.
Барон сделал большой глоток, опорожнив разом полбокала.
– Поскольку вы явно не в курсе, полагаю, мне следует начать с самого начала. Садитесь, Трент. Вам лучше слушать это сидя.
Саймон молча сел в свое кресло.
– Ваш старший брат Самсон – бастард, – объявил Стенли. – Все знают, что он является незаконнорожденным сыном вашей матери и неизвестного мужчины.
Саймон скрестил руки на груди. Вообще он никому не позволял называть Сэма бастардом. Во всяком случае, в его присутствии. Сэм был старше на два года, и Саймон искренне восхищался им. Их мать также запрещала всем говорить плохо о Сэме.
– Это было неожиданностью для большинства в Англии. Но ваш отец все равно хотел вашу мать, даже не смотря на ставшую широко известной всем ее неосмотрительность. До того вашего рождения их за глаза называли «дикий герцог и его шлюха».
Саймон холодно смотрел на барона. Конечно, он все это знал. Он провел большую часть своей жизни, пытаясь очистить фамилию Хокинз от скандальной репутации, созданной его матерью и отцом.
– Вскоре после того, как родились вы, – продолжил Стенли, – ваша мать окончательно наскучила герцогу, и он завел себе любовницу в Лондоне.
Барон сделал паузу, чтобы глотнуть еще бренди.
Саймон сжал губы. Отношения между его родителями были тогда слишком сложны для понимания ребенка. К тому времени как родился Тео, они, казалось, пришли к некоему соглашению, позволяющему им жить в мире. Конечно, не как настоящие муж и жена, но по крайней мере они могли находиться в одной стране и даже порой в одном доме, обходясь без криков и ссор, которые Саймон наблюдал постоянно, когда был помладше.
– Я все это знал без вас, – проворчал Саймон. – Переходите уже к сути.
– Терпение, мой мальчик. – Стенли поставил бокал. – Ваша мать была сильно расстроена таким отношением своего мужа. И тоже нашла себе утешение в другом месте.
Саймону не понравилось, что барон сделал акцент на слове «утешение».
– Она обратила внимание на меня, – объявил Стенли.
Он дал время Саймону осознать услышанное, а затем продолжил:
– Я тогда был молодым и неженатым. Сосед. Друг. У нас был короткий бурный роман. Короткие жаркие встречи украдкой на пастбищах между Айронвуд-Парком и моими землями. – Он помолчал немного, потом добавил: – Увы, Трент, но ваш брат лорд Лукас Хокинз не совсем Хокинз. Он скорее Стенли.
Каждое сказанное бароном слово словно стальным обручем сдавливало грудь Саймона.
– Ты лжешь! – прохрипел он.
– Уверяю вас, это чистая правда.
– Я не верю.
– Придется поверить. – Голос Стенли стал низким и предвещал опасность. Он понимал, что перевес сил сейчас на его стороне. – У меня есть доказательства.
– Какие? – спросил Саймон.
– Есть документы, – сказал Стенли. – Бумага, составленная адвокатом Трента, в которой я отказываюсь от всяких прав на мальчика, до тех пор пока жив старый герцог.
Саймон нервно кусал губы.
– В этом нет никакого смысла. Если то, что вы говорите, правда, зачем было моей матери оставлять доказательства ее измены, не говоря уже о внебрачном ребенке?
Стенли ответил лукавой улыбкой.
– Я продумываю все на много ходов вперед. Герцог узнал о нашей связи и угрожал ей разводом. Их брак держался на волоске. Но она смогла убедить его в обратном. Однако герцогиня понимала, что, если я предам огласке нашу интрижку и предъявлю права на ребенка, развод и позор будут неизбежны. Поэтому я потребовал составить этот документ, зная, что смогу использовать его в будущем в своих интересах.
У Саймона голова пошла кругом. Люк точно не знал об этом. Если бы он знал, то непременно открыл бы правду во время какого-нибудь очередного пьяного дебоша, из-за которых они с ним ругались на протяжении долгих лет.
Если это было правдой, то могло просто убить его. Люк и без того балансировал на краю гибели, а такая новость наверняка столкнула бы его с обрыва.
– Разве он не похож на меня? – весело спросил Стенли. – Я думаю, что похож. Особенно если присмотреться к деталям. – Он указал на свое лицо. – Например, глаза.
Саймон внимательно присмотрелся к Стенли. Да, теперь сходство казалось очевидным. Глаза Люка были точной копией, от формы до оттенка. Но это еще не все. Похоже было лицо, и даже волосы имели тот же темно-русый цвет.
– Похоже, что вы шокированы, Трент.
Стенли расслабился. Этот ублюдок получал удовольствие, видя страдания Саймона.
– Но это еще далеко не все. Я могу рассказать намного больше.
Саймону казалось, что все его внутренности скрутились в тугой узел.
– О чем вы? Что еще?
Безусловно, одна эта новость уже могла сломать их жизни. Для одного дня вполне хватило бы.
Стенли мрачно улыбался.
– Несмотря на соглашение с вашими родителями, у меня никогда не было желания претендовать на Лукаса и признавать его своим сыном. Мне не нужен бастард, особенно такой развратный, как он.
– Тогда зачем вы мне все это рассказываете?
Стенли проигнорировал вопрос Саймона и просто продолжил:
– Через несколько лет ваша мать уехала на континент и пробыла там довольно долго. Возможно, вы это помните, она тогда оставила вас и двух ваших сводных братьев с гувернанткой в Айронвуд-Парке. Наш роман с ней к тому времени давно закончился. Она вернулась, имея на руках еще одного «законного» сына.
– Марк, – прошептал Саймон.
– Да, Маркус. И потом, два года спустя, появился Теодор.
