– Значит, Иоману решили оставить на произвол судьбы?
– Получается, так.
– А люди оттуда ушли? Область-то большая, плодородная. Населённая.
– Крестьяне-то? Разве ж они оставят свою землю? Не-е, только с головой и шкурой. Они врастают в свои пашни и покосы, и уже никуда. Знаешь же, каково это племя.
Роннар задумчиво смотрел на друга, а тот, хоть и жевал, глаз не опускал.
– Знаю. Так Иомана – действительно очень большая область. Там есть три форта, кажется. И небольшой замок.
– Не замок. Так, городище. И форты были, да. Все три оставлены вчистую, даже резервы не вывезли. Один заняли бестии – это я слышал точно, из первых рук: от беженцев, которых мы приняли на границе.
– Заняли, значит. Ты же знаешь, что бестии никогда не остаются в занятых укреплениях. Они их грабят, даже разрушают. Но потом всегда уходят.
– Это да.
– А мы тут сидим, значит. И будем сидеть, потому что князь экономит войска и не бережёт земли.
– Ты к чему клонишь-то? Если себя имеешь в виду, то ведь ясно, почему князь предпочитает держать тебя в стороне от всех событий и строго под присмотром.
– Если он вообще знает о моём существовании.
– Знает, разумеется.
– Распоряжения насчёт меня отдавал тиун. Или кто-то из помещиков, доверенных людей князя.
– Неужели ты думаешь, люди правителя тут самодеятельностью занимаются? Нет уж. Они все получают указания с самого верха. И по поводу тебя, конечно, указания были.
Принесли кровяную колбасу и пиво: крепкое, густое, сваренное с первого отцеживания ячменного солода. По трактирной зальце, казавшейся тесной, потому что сюда набилось слишком много народа, ходили изумительные запахи запечённого мяса и лепёшек, недавно вынутых из печи. Многие солдаты, получив свои порции, вышли во двор, чтоб устроиться на сене или на брёвнах, сложенных для удобства постояльцев, но Роннар с другом предпочли остаться в доме. И теперь они могли побеседовать спокойно – вряд ли кто- то стал бы их слушать.
– Я не понимаю, зачем князю держать поборника в крепости, где никогда ничего не происходит. Поборников в княжестве по пальцам рук можно пересчитать, если по одному расставить для охраны крупных городов – это в нынешней-то сложной ситуации – и то хватит ли на все? А на посёлки и деревеньки, где могут появиться бестии, поборникам тем более не разорваться. Но если часть из них сажать в захудалый форт и держать там под замком, словно казну, так ситуация только усугубится.
– Под замок посадили только тебя. Я-то ведь действую. Хоть и не так, как хотел бы и считал бы правильным. Могауд тоже в разведотряде.
– Даже один поборник, выбывший из строя, – серьёзная потеря. По нынешним временам. К тому же, ты сам сказал – действуешь иначе, чем считаешь нужным. Уверен, других поборников тоже не отпустят в Иоману, даже если они сами туда засобираются. Тоже ограничат их усилия одной или двумя крохотными областями, которые защищать якобы проще.
– Для тебя-то самого, может быть, такое затворничество – удача.
– Ты о чём?
– Слышал о Годтвере? Хоть что-нибудь?
– Самый знатный из поборников?
– Кроме того, один из самых опытных. А ещё он недавно напал на Илдрефа и убил его. Илдреф, молодой поборник из Остреборхского княжества, был, конечно, бестолковщиной, но он один из нас, и со временем набрался бы опыта. Стал бы полезен. Да и не о том речь, хорош ли был погибший или плох – он погиб. Потом Годтвер расправился со стариком Кинебелом. Про него ты тоже, думаю, слышал.
– Который Кинебел?
– Тоже остреборхский.
– Слышал. И как на происшествия отреагировал князь?
– Сам же знаешь, Годтвер происходит из влиятельного и богатого семейства. Он племянник князя. По слухам, своему младшему брату, который удачно женился на девице из очень богатой семьи, князь должен примерно четверть своих владений. Поэтому правитель никак не отреагировал и продолжает молчать, вроде отговариваясь тем, что это внутренние дела поборников.
– Так. А сам убийца чем объяснил свои поступки?
– Тем, что он не убийца. Что он преследует одну цель – сделать институт поборничества по- настоящему крепким. Освободить от балласта. Мол, если умрут старые, слабые и бесполезные поборники, им на замену придут молодые и энергичные.
– Сам-то не боится скоро оказаться балластом?
Ходят слухи, что это не вся правда. Есть же мнение, что королевским престолом Лучезарного на поборников отпущено строго определённое количество магии, которая нас поддерживает. И до Годтвера были те, кто считал, что если таких, как мы, станет меньше, то и магии на каждого по факту будет приходиться больше. В результате поборники станут сильнее, неуязвимее. Могущественнее.
– Ты в это веришь?
– Вопрос тут в другом: во что верит остреборхский громила. Думаю, в нынешние трудные времена парень решил позаботиться о своей шкуре.
– Бестии так и лезут в Опорный мир, а Годтвер уничтожает тех, кто смог бы встать с ним плечом к плечу в бою против них. И это, считаешь, хорошая забота о своей шкуре?
– Ну, представь себе, как он рассуждает: других поборников могут отправлять в соседние области или княжества, в действующую армию – мало ли куда. А если он вроде как загребёт себе больше магической силы, чем ему полагается сейчас, сможет драться эффективнее. И с большей вероятностью выживет.
– Он просто дурак. И подлец.
– Подлец. Но не такой уж дурак – если, конечно, выяснится, что он прав в своих предположениях насчёт силы. А такое мнение есть. Многие его разделяют.
– Глупость же. Мы пользуемся не магической, а физической силой. Просто развитой выше обычного предела.
– Как сказать. Магию тоже приходится использовать, и ты хорошо это ощутишь, если когда-нибудь столкнёшься с боевыми чародеями бестий.
– Я с ними сталкивался. Но помню, что это была всего лишь защита. Действовал я всё равно мечом.
– Магия – это то, что делает нас такими, какие мы есть. – Аригис помолчал, прожёвывая кусок жёсткой колбасы. – Когда у тебя начались сны?
Сны, во время которых я тренировался и осваивал боевые приёмы? Очень давно. Кажется, ещё до того возраста, когда детей отправляют в монастырские школы. А у тебя?
– Позже. Я тогда уже пас свиней и помогал сестре с гусями. И, когда сны начались, сразу понял, что меня посетила магическая сила. Она сделала из хилого крестьянского мальчишки бойца-поборника. Отец не сразу и поверил, не сразу отпустил меня на службу. Только после того, как я кулаком сшиб бегущего на меня быка, согласился меня выслушать. Я был тогда ещё мелкий, с трудом сумел допрыгнуть до бычьего лба, но, уж допрыгнув, сшиб с копыт, и это было зрелищно.
– Сложное ли дело, – усмехнулся Роннар.
